Семь удивительных историй Иоахима Рыбки

— Целестин! Целюсь!..

Тревожно выли сирены, люди бежали на шахты «Яна», «Кароля», «Францишки» и «Глубокую», дождь заливал глаза, а вокруг стояла страшная, враждебная человеку ночь, и тут я услышал ее крик:

— Целестин! Целюсь!..

Я узнал ее голос. Я слышу его сегодня, спустя много лет, когда за окнами хлещет дождь, ревет Ольза, испуганно воет паровоз, а ночь черна, и в шкафу тикают не переставая часы инженера Рацека, покачиваясь на серебряной цепочке со смешным брелоком.

Инженер Рацек остановился. Он узнал меня.

— Ты здесь? Вот хорошо! Ты в какой смене работал? — спросил он, тяжело дыша и, казалось, с трудом выговаривая слова.

— Я был в утренней смене, пан инженер… Штейгер Курц велел замуровать…

— Что он велел замуровать?

— Да на третьем штреке в забое вспыхнули при отстреле газы!..

— Не болтай! Задержи моих сестер, они меня не пускали и теперь бегут за мной. Или нет, беги и скажи твоей матери, чтобы нынешней ночью она побыла с ними!..

— Пан инженер, ведь штейгер Курц…

— Ступай, ступай! Потом расскажешь!

Со всех сторон бежали люди. Вынырнув из темноты ночи, как привидения, они проносились мимо нас и исчезали за кругом света, который отбрасывал фонарь.

— Пан инженер! — воскликнул я, но он уже исчез во мраке.

Прибежали сестры. Они промокли насквозь. Их широко раскрытые глаза словно застыли. Растрепанные волосы слиплись.

Увидев меня под фонарем, они остановились.

— Где брат? — запищала тощая Владка. Я кивнул в направлении шахты «Яна».

— Иисус! Мария! Он погибнет! Что мы без него будем делать?

— Не погибнет! — твердо сказал я.

— Он забыл часы! — Теперь говорила Стася. — Погляди! Часы! Он погибнет, если спустится в шахту без часов! Это талисман!

Я не знал, что означает слово «талисман». Однако предположил, что это — штуковина вроде неразменного рубля или заговоренного предмета, охраняющего человека от злого духа и смерти.

— Какой талисман? — спросил я.

— От деда достался! В нашем роду! Трижды освященный у могилы святого Петра в Риме. Возьми его и беги за братом, отдай ему! — кричала Стася и протягивала мне на ладони старинные часы в форме луковицы с серебряной цепочкой и смешным металлическим брелоком, похожим на маленький череп.

Я взял часы и сразу поверил в магическое действие талисмана. Маленький череп утвердил мою веру. Поэтому я сказал:

— Бегу!

— Беги, Иоахимек! — молила Стася.

И я помчался за инженером. До шахты «Кароля» и «Яна» было недалеко. Там была толчея, люди стояли плотной толпой и что-то кричали. Жандармы их разгоняли, расталкивая прикладами. Женщины ругали жандармов, дети плакали; из шахт то и дело поднимались клети, оттуда выходили, пошатываясь, шахтеры. Жены и дети с воплем кидались к ним, рыдали и целовали спасенных.

Меня толкнули, потом ударили прикладом — я протискивался к группе инженеров и штейгеров, обступивших клеть. Они кричали, спорили и были похожи на раскудахтавшихся кур, над которыми кружит ястреб. Видимо, совсем потеряли голову. Сирены по-прежнему выли, и люди посылали проклятия, плакали, молились, а клети спускались в шахтный колодец и поднимались наверх; на крыше котельной хрипел пар, визжали тормоза в машинном отделении, шахтный инспектор Грей держался за свой вздутый живот и ныл:

— Mon Dieu! Misericorde, grand Dieu![16]

Я насилу пробился.

— Где пан инженер Рацек?

Но никто меня не слышал. А может быть, слышали, только не обращали внимания на кудлатого пятнадцатилетнего парня. Кто-то меня оттолкнул, кто-то дал пинка и обругал меня по-немецки.

Я увидел в толпе моего штейгера с шахты «Францишки», Дызмаса Галоча. Он меня тоже увидел.

— Ты кого ищешь? — спросил он.

— Пана инженера Рацека!

— Он пошел на «Глубокую». На «Тифбаушахт»! А зачем он тебе?

Я не ответил и помчался на «Глубокую». Дорогу я знал хорошо и бежал напрямик через обвалы и заброшенный карьер, прозванный Каменьчоком. Мне загородил дорогу террикон. Я вскарабкался на него на четвереньках. Дождь мешал мне видеть. Промокшая одежда прилипала к телу, я прозяб. С террикона я побежал на мост, который вел к шахте.

Здесь тоже собралась толпа. И здесь люди кричали, плакали и молились. Только клети уже не поднимались, пар не хрипел на крыше котельной — все шахтеры с четвертого и пятого горизонта уже поднялись.

— Где пан инженер Рацек? — закричал я. Мне хотелось исполнить желание Стаси, а кроме того, я верил, что часы эти в самом деле таинственный талисман, который убережет инженера Рацека от смерти или несчастного случая. Ведь и я носил на шее «ангусик» — маленький медальон, который должен был спасти меня от ада. И если часы инженера Рацека, как сказала Стася, были трижды освящены в Риме, то мой медальончик был освящен в карвинском костеле самим патером Куиттой. Правда, ада я уже не больно боялся, потому что в эту проклятую ночь с 14 на 15 июня увидел его собственными глазами.

Из «Глубокой» уже перестали поднимать угоревших шахтеров. Одна клеть застряла где-то внизу, на пятом горизонте, а вторая, пустая, висела наверху. Расслабленные росы слегка покачиваются.

— Внизу больше нет никого?

— Есть, но убитые! Либо кончаются! — отвечает мне кто-то из толпы.