Семейщина

Редко наведывался Иван Финогеныч в деревню, и года его потекли куда спокойнее. И уж почти совсем безвыездно проводила дни свои меж таежных сопок, у оборской речки Палагея Федоровна. Опять у нее полно соленых грибов, голубицы, брусники, всякой лесной ягоды для тарок.

— Не то что у деревенских баб, — похваливал частенько старуху Иван Финогеныч, — тем до ягодных и грибных мест далече, недосуг все, и поневоле они там одной черемухой пробавляются.

2

Анисья с годами еще больше раздобрела, крупичатой бабой-вдовухой выглядела. Во дворе она прижилась, как будто и родилась тут. Ничего худого за ней не примечали. В письмах Андрея всякий раз она искала ответа на неотвязную свою думу, — когда ж он приедет? Андрей ничего не сулил. Однажды он сообщил, что поселению его на Сахалине-острове срок окончательный вышел и он нанялся на рыбалку к богатому хозяину и, если приживется, прослужит там года два. Анисья залилась горькими слезами и просила отписать супругу:

— Напишите ему… забыл он меня с дочкой. Дождемся ли мы его когда-нибудь?

Ответ Анисья получила через много месяцев. Андрей звал ее к себе: «Езжай сюда, ежели перестала пугаться белого свету». Он слал Анке родительское благословение, подробно писал, где и как разыскать его..

Сухи на этот раз были глаза Анисьи… Напрасно увещевала ее Устинья Семеновна:

— Докуда тебе вдовухой мытариться? Сбирайся в дальнюю путь, и вся недолга.

— Не поеду! — крикнула Анисья. — В чужой земле он веки вечные жить удумал. Знаю его, остроголового! Не пойду за ним… Что я там? Кичку бросить заставит, в православную сибирскую веру погонит. Не семейский он теперь, не наш. Не житье мне на неродной стороне, не житье с ним!..

К вечеру, увязав свою одежу и замкнув сундуки, она бухнулась Дементею в ноги:

— Не гневайся, Дементей Иваныч… Не откажи коня запрячь, имущество мое отвезть.

Дементей разинул рот.

— Аль обижена от нас чем была? — запела Устинья.

— Сил моих нету боле… Не ваша я теперь.

— Оказия!.. Да куда ж ты? А? — спросил Дементей.

— К бате… Простите же! — Анисья вторично упала в ноги Дементею.

— Бог простит, — сказал он. — Не поймешь бабьего сердца.

Но тут же подумал: «Нажила ж у нас… все увозит. И баба работящая со двора…»

— Можа останешься?.. С батюшкой посоветуешься? — помолчав, добавил он. — От живого мужа уходишь ведь, Анисья Микитишна.

— А он от меня не ушел? Я ль не ждала его столь годов… постылого… ночей не спала, — Анисья поднесла запан к глазам.

— Ну-ну, — примирительно произнес Дементей, — божье дело. Бог вам судья. Мы тебе не обидчики…

Анисья укочевала с Анкой к отцу в Албазин, укочевала нежданно и, видать, навсегда.

Дементей помчался к батьке с этой худой вестью.

По дороге на Обор он неоднократно принимался ругать себя: зачем допустил до этакого позора, дозволил Анисье уйти. Что скажут добрые люди об Андрее, об Устинье, о нем самом? Молва живо облетит деревню и его, Дементея, в первую голову винить зачнут: пошто довел бабу до убёга, несладко, видать, жилось ей. А они с Устиньей, ей-богу, ни при чем…

Скупой и сбивчивый рассказ сына Иван Финогеныч выслушал внимательно, добродушно рассмеялся:

— Не похоже на тебя, Дёмша… молодец! Не обидел бабу.

По нутру, видно, пришелся старику человечный поступок сына, которому последние годы мало-помалу разучился он доверять. Но он тут же разом потемнел:

— Не желает, значит, Андрюха домой?

— Два года, пишет, прослужу.

— Сколь годов!.. Сколь годов жду не дождусь соколика ясного! — запричитала Палагея Федоровна.

Запричитала, заплакала, сморщилась, — горе избороздило лицо матери глубокими складками.

— Заробить остался, не на каторге, матушка, — ласково сказал Дементей.

— Не на каторге, знамо, — подхватил Иван Финогеныч. — На какую холеру далась ему чужая сторона? Нету в людях к родимому месту привязи! Нет!.. Теперь тебе, Дёмша, осталось в Олёкму податься, а мне на старости годов пустить хозяйство за рубли… Веселая жизнь наступает!

Гнев и осуждение Андрею прозвучали в этих словах.

В смутных чувствах возвращался домой Дементей. Он покуда что остался единственной и верной опорой отца, и стена между ними будто раздвинулась. Андрей — тот теперь ломоть отрезанный, для хозяйства пропащий человек, в городе избалуется, вовсе от рук отобьется… бабу бросил. Но с какой стати старик хвалит то, что ему, Дементею, кажется зазорным?

«Нет, под старость батьку раскусить трудновато… Андрей, верно, поступил нехорошо: не надо было на Сахалине оставаться. Но, бог знает, может, толк какой для всего двора с его службы получится? Бог знает… А матка убивается. Понапрасну. Известно, женское дело!» Дементей не знал: то ли осуждать кого… Андрея? Анисью?… то ли жалеть их обоих и батьку с маткой заодно.

— Оказия! — вслух произнес он.

Слово это всегда означало у него конец запутанным думам.

3

Прошло еще несколько лет….