Семейщина

— Семену Петровичу… с великим… за усердную поддержку, как всегда! — старик сунул полицейскому серебряную кругляшку с царским портретом. — Вот негодяи!

— Известный народец, — выходя из лавки, ободряюще поддакнул городовой…

— Ай-я-яй! — узнав о происшествии, тоскливо завопил Мосей. — Совсем в уме рехнулся! Под опеку его, под опеку, иначе зарез!

Но под опеку папашу отдать Мосею так и не пришлось. Вскоре старик, к немалому удовольствию сына, скончался… Мосей готов был ликовать. Сколько бед натворил старик, скольких мужиков против фирмы вооружил! Одних обсчитал, других обвесил-обмерил, третьих при заключении контрактов на поставку попросту обобрал. Вся семейская округа точила зубы на престарелого Кельмана.

Похоронил Мосей папашу на бугорочке, поодаль от декабристов, и снова ринулся по деревням.

— Слава те господи! — не скрывали своей радости никольцы. — Прибрал господь этакого живоглота.

— По батькиной дорожке мотри не ступай, Мосей! — предупреждали знакомые мужики.

— Он не таковский, кажись! — заискивающе поддерживали его неисправные должники.

— Известно, известно! — рокотал Мосей.

Как-то мимоездом Мосей остановился на оборском полустанке, где его на пороге избы встретил длинный прямой старик.

— Чей будешь? — осведомился Финогеныч.

— А ты не знаешь меня? Я — Кельман! С твоим сыном Дементеем Иванычем давно знаком…

Торжествуя, — вот, дескать, изогнется старик, ахнет, затопчется, — Мосей глянул в серые глаза, скользнул взглядом по немудрой бороде, по высоким проплешинам по обеим сторонам лба, но Иван Финогеныч разочаровал его.

— А-а! — спокойно протянул он. — Проходи… Так это ты и есть купец, у которого батька помер, сказывают?.. Худой был мужик…

— Меня не знаешь, а об отце слышал?

— Как не слыхать. Слыхом земля полнится. И о тебе тоже малость знаю…

— И что ж обо мне говорят? — встрепенулся Мосей. — С отцом не равняют?

— Зачем равнять… грех это — зря человека порочить. А только я тебе так скажу: не чистое ваше рукомесло… ей, не чистое! Все одно в грязи валяться, да бравым быть — не убережешься… Семейщине нашей от твоих наездов добра не видать. Попомни наше слово!

— Не разбойник же я какой… Худа с собой не везу. Везу товар нужный. Продаю, покупаю.

— Так… оно так. Не разбойник. И товар надобен. Но только с товаром жадобу везешь, купец.

Что говорит этот странный, непочтительный старик? Мосей растерялся, оборвал разговор, наскоро выпил чай и укатил дальше по тракту.

Только его и видели.

Мосей полагал, что своевременная смерть безрассудного папаши разом положит конец мужицкому недовольству, что честь фирмы среди обиженных покойником быстро восстановится… Он, Мосей Кельман, постарается об этом!

Надежды купца, однако, не сбылись. Вскоре его ожидал удар. Хараузцы, — народ злопамятный и сорви-голова, — пострадавшие в свое время от старого Кельмана, обманно оттягавшего у них за долги полсотни лишних зародов сена, узнав о смерти обидчика, снарядили в Завод десять подвод… скопом разрыли ночью старикову могилу, вывезли мертвеца в сопки, развели жаркий костер и на том костре спалили выкопанный черный труп. А спаливши дотла, развеяли его прах лопатами по ветру.

— Лети, откуда приплелся, антихрист!

— Лети и боле не вертайся!

Довольные своей местью, хараузцы разъехались по домам.

Мосея это надругательство пришибло, как громом. Позорная молва живо облетела семейские села. В каждой улыбке, в каждом взгляде ядреных баб-покупательниц чудилась ему тонкая издевка.

«Не могу… ой, больше не могу! — волновался он. — Надо на время сбежать отсюда…»

Дементей Иваныч как раз собирался вторично — еще на одно лето — к брату на Амур. Он принялся соблазнять Мосея, нахваливать амурское привольное житье, тамошние бешеные заработки: деньги сами в руки лезут, знай скупай кету по дешевке.

Рассказы эти угодили в самую точку: Мосею стали грезиться крупные барыши, своему разбухшему капиталу в торговле соленой дальнепривозной рыбой увидел он великую пользу.

— Вот это оборот… я понимаю! — смаковал Мосей.

И он с радостью поехал с Никольским своим дружком на Амур, к прибыльным, золотым рыбалкам.

5

Первое лето, проведенное Дементеем Иванычем на амурской рыбалке, навсегда решило его судьбу: он ежегодно стал отправляться к брату.