Семен Бабаевский. Собрание сочинений в 5 томах. Том 5

— И у бабушки не останусь. Как же я одна, без тебя? — Тася приподнялась на локте, хотела сказать что-то важное, и ее коса упала Степану на грудь. — Степа, ты не бойся, мы как-нибудь проживем. Вместе всегда легче. И рожать мне не так будет страшно, когда ты недалеко от меня. Не оставляй одну, Степа. Не оставишь?

— Завтра пойдем к Максиму, — не отвечая Тасе, сказал Степан. — Надо с Максимом потолковать, может, он что посоветует.

— Да и к Дарье Васильевне можно зайти, — поспешила сказать Тася. — Она тоже что-то подскажет.

— А если и Максим и Даша скажут, чтоб мы уезжали?

— Тогда уедем вместе.

— Куда?

— Подумаем, — ответила Тася после долгого молчания. — Только не оставляй меня одну.

Разговаривая шепотом, Степан и Тася не знали, что рядом, в соседней комнате, отец и мать тоже не спали. Узнав, что отец не принял Степана в свой отряд, Анна Саввична расплакалась, начала корить мужа, говоря ему, что своих детей он никогда не любил и не жалел и что оттого и не живут они с родителями.

— Гриша, считай, не вернется, а Степана сам прогоняешь, — плача, говорила она. — На старости лет останемся одни…

— Эх, беда! Забеспокоилась, наседка, растеряла цыплят. А цыплята давно живут сами по себе, без нас, и в нашей опеке не нуждаются. Да и поглядывают на нас с усмешкой и не чают, когда уже переведутся на свете такие старомодные родители, как мы с тобой.

— Зачем прогоняешь из дома Степана? — стояла на своем мать. — Он что тебе, сын или не сын? Парень возвернулся в свою хату, попросился на трактор, а ты гонишь его. Возьми себе в сменщики, подсоби прижиться в станице.

— Подсобить бы можно…

— Что мешает?

— Мешает, мать, то что из нашего Степана, как и из Григория, пахаря не получится. — Василий Максимович заложил руки за голову, тяжело вздохнул. — Без желания Степан идет на трактор. А зачем неволить и изламывать себя? У Степана что на уме? Думаешь, трактор или пахота? Писательство, влезло оно ему в голову и сидит в нем, как в Григории музыка. Вот и нехай один из Бегловых станет музыкантом, дело тоже хорошее, сказать, задушевное, а другой — писателем. А мы одни поживем в своей хате да поглядим, что из того выйдет.

— Вася, что-то ты запел совсем новую песню? Раньше судил-рядил иначе.

— Старею, мать, и умнею.

— У Степана и случай-то особый, не то что у Гриши, — всхлипывая, глухо говорила мать. — У него жена на сносях, а в кармане ни гроша. Куда ему податься в таком положении? Подумай об этом.

— Степану я сказал, что пусть Таисия поживет у нас, не обидим. И денег ему обещал дать на первое время. Чего же еще? А в станице ему оставаться нечего. Нехай выходит на свою дорогу.

— Трудно же.

— Верно, не легко, а выходить все одно надо. Нечего кидаться то в одну, то в другую сторону. — Зевая, он сказал: — Ну, мать, пора спать. Мне надо пораньше в поле.

Он отвернулся к стенке и тут же захрапел. Вот это спокойствие мужа не только обижало Анну Саввичну, а и удивляло. Не узнавала она своего Василия. Очерствел на старости лет, видно, не осталось в нем ни прежней любви к детям, ни отцовской к ним жалости. Раньше, когда у них была полная хата детворы, когда жилось им с ними и тесно, и хлопотно, и шумно, он таким не был. Тогда, будучи еще молодым, Василий радовался, видя, как подрастают дети, возвращаясь с поля, младших брал на колени, ласкал, у старших спрашивал, как учатся, не болеют ли. Сыновья и дочери подрастали и покидали отцовскую хату, и он не горевал, не сердился. «Как у птиц в гнезде, — говорил он, — так и у нас: подрос птенец, оперился и улетел»… Постепенно семья становилась все меньше и меньше, и вот совсем ее уже не стало. И как же можно так спокойно выпроваживать из дома последнего сына? Степану сказал, чтоб уезжал куда знает, а сам спит себе как ни в чем не бывало. Мать же маялась всю ночь, перебирала в застаревшей памяти пережитое, видела всех шестерых — то еще малышами, то уже большими, — мысленно разговаривала с ними, и каждого из них было жалко. Особенно Гришу. Как он там, один, в большом городе? Почему не пишет? Теперь же больше, чем Гришу, было жалко Степана и Тасю. Куда они поедут? Как и где устроят свою жизнь? И оттого, что она не спала и много думала о детях, у нее болело в висках и покалывало в груди. И все же она, преодолев недуг, как всегда, встала рано, проводила мужа в поле и пошла управляться по дому. Накормила и напоила кур, дала пойла корове, проводила ее в стадо. Когда она процеживала молоко, из комнаты вышли Степан и Тася, сумрачные, молчаливые, тоже, наверное, бедняги, не спали. У Таси под глазами залегли болезненные тени.

— Степан, Тася, чего так рано поднялись? — спросила мать, не переставая процеживать молоко. — Могли бы поспать подольше, сегодня воскресенье.

— Что-то не спится, — ответил Степан. — Батя вам сказал, что советует нам уехать?

— Сказал… Как же вы порешили?

— Пока никак. — Степан грустно посмотрел на Тасю. — Всю ночь думали-думали… Хотим побывать у Максима, посоветоваться с ним.

— Правильно, пойдите к Максиму, а уезжать из станицы не спешите, — советовала мать. — Попейте молока. Тася, тебе парное молоко полезно.

— А где отец?