Господи!
– Я принесу еще воды, – доносится как сквозь тонны ваты, набитой в уши.
Скорее интуитивно понимаю, чем слышу, как следователь уходит, и мы с Яром останемся одни. Чувствую сильные руки, что за плечи обнимают. Тихие успокаивающие слова – шепотом на ушко. И начинаю плакать еще сильнее. Рыдать еще громче. Жалею себя. Ругаю себя. Дышу через раз. Меня прорывает. Остатки спокойствия растворяются. Выдержка рвется.
Вою. Губы кусаю, чтобы не так громко. Чтобы не на все отделение. Пальцы трясутся. Плечи содрогаются. Яр обнимает. Так крепко обнимает, что больно. Вразумить пытается, успокоить. Не получается. Я все глубже и глубже скатываюсь в бездну, проваливаюсь в дыру отчаяния. Не сразу понимаю, что объятия Ярика стали какими-то странными. И он уже не успокаивает, а трясет меня. Тормошит, качает, говорит что-то.
Взгляд заставляет поднять.
Ах, телефон…
Он говорит, что телефон в кармане звонит…
Я выхватываю гаджет и подскакиваю на ноги. Едва не оседаю обратно на стул, пошатнувшись. Слабые, они и не держат. Перед глазами все плывет, но имя абонента «Сыночек» на экране я вижу отчетливо, как никогда. Сердце пропускает удар.
Нажимаю «ответить» и буквально кричу в трубку:
– Дима?!
– Ма, это я, – слышу виноватый голос своего ребенка и всхлипываю.
– Димочка… Сынок! Господи, где ты?!
– Я, ну… в Питере.
– Что? – хмурюсь. – Где? Это шутка такая?!
– Нет, ма, я правда в Санкт-Петербурге. И, эм, в больнице сижу…
– В б-больнице? Дмитрий!
– Слушай, родитель, я все тебе сейчас объясню. Честно! Ты только не ругайся, лады?
Глава 53
Такси, со скрипом шипов по обледенелому асфальту, тормозит аккурат перед центральным входом в частную клинику. Судя по внешней отделке и вывеске, медицинское учреждение не из дешевых.
Я нервно постукиваю пальцами по ладони Ярика, который сжимает мою коленку. Уровень кортизола в крови зашкаливает. Еще в отделении, после звонка Димки, я немного успокоилась. Больше не выла белугой и не впадала в истерику, но все равно от переизбытка событий и эмоций, выпавших на мои последние сутки, виски сжимает стальной обруч боли. Давление скачет. Сердце давит. Приходится беспрерывно повторять себе, что уже скоро все закончится. Еще маленько, и мы все будем дома. Занавес.
– Сюда вам, молодые люди? – спрашивает водитель.
Яр смотрит на меня. Я опускаю взгляд в телефон и сверяюсь с геолокацией, что скинул мне Димка. Да, кажется, мы на месте. Киваю и, не дожидаясь, когда водитель подрулит ближе к крыльцу и припаркуется, дергаю ручку и выскакиваю из машины. Вдыхаю полной грудью морозный питерский воздух. Не оглядываясь, лечу вверх по ступенькам. Не жду Ремизова. Знаю, что он быстро меня нагонит.
Четыре часа. Самых напряженных в моей жизни. Час – когда летели на всех парах в аэропорт, где нам чудом удалось урвать два последних билета на очередной рейс до культурной столицы, и те в бизнес-класс. Еще два с половиной – ожидание посадки, взлет и сам перелет, половину из которых я была на постоянной, беспрерывной связи с Димкой. Мне необходимо было слышать его на том конце провода. Пусть просто дышит! Но вызов не сбрасывает. И финальная тридцатиминутка – когда вызванное через приложение такси мчало нас на всех парусах к клинике и сыну, который ждал нас, сидя в приемной.
Да ждал не один, а в компании приятеля Ремизова, которого тот вызвонил сразу же после звонка Димы. Попросил приехать и присмотреть – во избежание всякого рода недопониманий со стороны руководства клиники. Ибо сидящий в приемном отделении четыре часа кряду ребенок – это ненормально. И это я еще не беру в расчет, что за окнами уже непроглядная ночь! Если бы не лояльный медперсонал, Димку бы уже давно за двери выставили.
Первый порыв, когда сын позвонил и все выложил как на духу, был – накричать. Громко так и от души, не сковывая себя в выражениях и не подбирая слов! А какой матери бы это понравилось? Второй – запереть дома и лишить всего, чего только можно лишить ребенка в двадцать первом веке: кино, прогулок, друзей и гаджетов. На месяц. Нет! На год! Третий – рассмеяться. От души заржать в голос от ужаса и абсурдности ситуации! И только на четвертом меня отпустило. Мозг, утонувший в слезах, просох и заработал. И захотелось простого и элементарного – крепко сына обнять. Стиснуть, поцеловать и сказать, что я безумно его люблю. Что жизни без него себе не представляю. И если он и планирует в будущем творить подобные подростково-импульсивные глупости, как молча уехать на рейсовом автобусе из Москвы в Питер, то хотя бы предупреждать меня, черт бы его побрал! Чтобы я не поседела в свои тридцать два и не заработала нервный тик, дергающийся глаз и не свалилась с инфарктом. Потому что еще одного такого потрясения, есть вероятность, моя сердечная мышца просто не выдержит. Ее разорвет на хрен!