Семья Машбер

Потом Лузи как старший танцевал «польского» с невестой. Гнеся держала красный платок за один конец, а он за другой. Лузи водил ее, а все присутствующие окружили их, присматривались и чувствовали, что в иной обстановке Лузи мог бы блеснуть мастерством, но сейчас, видимо, по знаку, поданному братом Мойше, он решил сократить танец.

Сократили также и другие обряды, обычно принятые на свадьбах, а иные и вовсе обошли.

Например, не объявляли имен гостей и родичей, принесших свадебные подарки молодым, так как присутствовали только родственники жениха, а со стороны невесты не было никого, кроме старшей прислуги; не играли приветственных тушей и танцев в честь сватьев… Здесь это было бы неуместно, и, чтобы не обидеть невесту, никого не чествовали. Расплатиться с музыкантами, с кантором, служкой и прочими представителями общины постарались как можно незаметнее, без лишнего шума и громогласных слов благодарности.

Свадьба была окончена. Гости тихо попрощались и рано разошлись. Остались только родные, но и их торопили, намекая, что пора возвращаться по домам.

Тем временем Эстер-Рохл и старшая прислуга готовили молодым постель, шептали что-то над подушками и произносили заклинания, которые полагалось говорить при подготовке ложа для новобрачных.

В доме наступила тишина, все уснули… Здесь следовало бы, наверное, опустить занавес и расстаться на время с семейством Мойше Машбера, однако мы имеем дело с исключительным случаем и, поскольку речь идет об Алтере, вынуждены намекнуть на некое обстоятельство, которое обычно замалчивают… Судя по всему, между молодыми супругами в ту ночь произошло нечто необычайное… Заметим лишь одно: что касается Алтера, то предположить можно все, что угодно…

И добавим: утром, когда все в доме еще спали, а на дворе едва начинало светать, Гнеся поднялась с постели, оделась, потопталась в комнате, собрала свои вещи и связала их в узелок. И если бы старшая прислуга, дремавшая на кухне, не была так утомлена после дня свадьбы, она бы, вероятно, услыхала, что из покоев кто-то прошел в кухню, побыл там немного, а потом осторожно отворил дверь и вышел на улицу.

Куда направилась Гнеся из дома Мойше Машбера, мы сказать не можем: то ли к знакомым, то ли к маклерше прислуг, то ли просто бродить без цели. Но о том, какое впечатление произвел ее уход из дома после первой брачной ночи, мы знаем и добавим лишь несколько слов.

Наутро все домочадцы ждали появления молодоженов, но дверь их комнаты все не отворялась. Тогда на помощь позвали Эстер-Рохл, которая оставалась ночевать у Мойше Машбера, попросили ее постучаться к молодым и сказать им, что пора вставать… Эстер-Рохл постучалась, но не получила ответа. Тогда она толкнула дверь и, убедившись, что комната не заперта, вошла внутрь и застала Алтера уже одетым: одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять, что случилось нечто неслыханное.

Спал ли Алтер и не видел, что Гнеся собирается уходить, или видел, но притворился спящим, — так или иначе, но он уже давно, видимо, стоял посреди комнаты и был так бледен и расстроен, как если бы с ним случился или вот-вот случится болезненный припадок…

Эстер-Рохл спросила у него о Гнесе, но опытным женским глазом увидела, что не о ком спрашивать, так как не только след ее уже простыл, но и память о ней, кажется, испарилась…

Алтер почти не слыхал вопроса… Тогда Эстер-Рохл вышла и что-то шепнула Мойше Машберу на ухо. И тут же на лицах у всех домашних отразилось беспокойство и удивление: «Что это значит? Как это могло случиться, куда она подевалась?» Пошли к старшей прислуге — спросить и в страхе ждать ее ответа: вдруг ей что-нибудь известно о Гнесе. Но и старшая прислуга ничего сказать не могла.

«Пропала!» — можно было прочесть на испуганных лицах, и никто даже не подумал приняться за поиски; все чувствовали: уж если такое произошло, то искать не следует, потому что беготня и расспросы только усугубят стыд и позор.

Впрочем, нельзя сказать, чтобы от поисков отказались совсем. В город отправили старшую прислугу и Эстер-Рохл — вдруг удастся найти беглянку, встретить где-нибудь и вернуть.

Обратились даже к ворожеям и «ясновидящим», которые помогают найти украденные или потерянные вещи. Но никто из них ничего сказать о Гнесе не смог. Они только обещали узнать что-нибудь, а пока требовали плату за предстоящий труд.

Поиски оказались напрасными. Следы Гнеси исчезли навсегда. Оставила она по себе лишь подвенечное платье («Еще порядочно с ее стороны!» — говорили в доме) и забрала только свое собственное, заработанное на службе, да и то не все… Оставила она и Алтера — мужа без жены, но зато в талесе, который он отныне должен был надевать во время молитвы… Оставила она также свежую рану в душе Мойше Машбера, новое свидетельство его краха: ему не удалось совершить богоугодное дело — женить больного брата.