Семья напрокат

– Продукты вам привезла, можете завтракать. Далее – по одной ко мне в кабинет, на осмотр. После обеда приедет Августа, займётся приготовлениями к вечернему выходу. Особенно плотно поработает с новенькой. После шести не есть!

Она захлопывает холодильник, и удаляется из кухни, оставив после себя ароматный запах свежей выпечки.

– Что за Августа?

Маша встаёт со стула, и небрежно кидает в мою сторону:

– Костюмерша из затрапезного театра. Уставшая тётка без личной жизни. Но грим делает – великолепно! А костюмов у неё – завались. Уж где её Волын откопал – не знаю, но она мастер своего дела. Ей в Большом надо работать, а не тухнуть где-то на окраине Столицы.

– Ну, небось, Волын ей отличное жалование платит.

– Конечно. Он своих не обижает!

Сандрин расплывается в ласковой улыбке, а Маша тут же презрительно фыркает. Похоже, их вечное противостояние набирает обороты. Склоки, вспыхивающие между любовницей босса и Марией, напоминают мне постоянные скандалы в квартире Полонского.

Ранее, ссоры между хоккеистом и Ангелиной меня раздражали, но теперь я понимаю, что они ругались по-доброму, для интереса. И теперь мне искренне не хватает все домочадцев спортсмена – и чудаковатого американца, и вспыльчивую Ангелину, и добрую старушку Агриппину Яковлевну, и моего любимого сынишку, и… Максима Дмитриевича.

Вчера, лёжа на узкой кровати в комнате ночной бабочки, я мечтала, что Полонский заберётся по стене борделя на третий этаж, вырвет с корнем решётку, и вызволит меня из темницы.

Потом, естественно, мы аккуратно спустимся на землю, страстно поцелуемся, и спортсмен признается мне в любви.

Но, ничего этого не произошло. Так я и уснула – вся в слезах, на мятых простынях односпальной кровати. Я вела себя как идиотка, не проявляя никаких чувств к хоккеисту. Нужно было быть мягче, спокойнее и нежнее. Авось, и не попала бы сейчас в бордель.

– Давайте завтракать. А ты иди хоть, переоденься и умойся. На тебя смотреть страшно. Запомни, мы – элитные девочки, мы всегда должны быть при полном параде!

Сандрин небрежно фыркает и прогоняет меня с кухни, выставляя на стол блюда с ароматными ватрушками. Я и не против. Проходя мимо календаря с изображением символа года, я бегло отмечаю, что сегодня пятое января.

Стоп. Пятое января. Почему эта дата отчаянно цепляется за что-то в памяти? Что я должна была сделать сегодня, будь я дома. Дома у Полонского.

Тут же кровь приливает к голове, а ладони незамедлительно потеют. Пятое января, ну конечно! День Рождения хоккеиста! Я ведь даже хотела устроить сюрприз, купить подарок.

Может, конечно, моё исчезновение – лучший подарок для мужчины, но мне очень не хочется так думать. Сдержавшись, чтобы не разреветься от бессилия, я иду умываться. В конце концов, сейчас я больше ничего не могу сделать.

Вернувшись назад, я не обнаруживаю на кухне властную любовницу Волына.

– Она уже к Марлен убежала. Ей-то важнее всего проверяться постоянно – чтобы драгоценный Волын её к телу допустил.

Ольга хихикнула в кулачок, и отправила очередную шоколадную конфету в рот. Маша скривилась при этих словах подруги, но промолчала.

– А как Волына этого на самом деле зовут?

– Да фиг его знает. Мы с ним на брудершафт не пили. Меня он не трогал, я его сторонюсь. Ты лучше у его пассии спроси, если интересно. Но не советую – Сандрин просто бешеная становится, когда кто-то пытается завести разговор о боссе. Всё боится потерять тёпленькое место.

– Что, она так его любит?

– Не думаю. Под мужиков разных ложиться не надо, подарки Волын дарит, в отпуск пару раз возил. Еда, жильё – всё за его счёт. Не жизнь, а малина!

Я в изумлении слушаю девушку. Неужели, я безнадёжно отстала от жизни? Для меня всегда приоритетом была семья – именно поэтому я терпела свинское отношение к себе Беляева. Но я всегда хотела сохранить отношения с Игорем – хотя бы ради сына. Это уже потом, когда встретила Полонского, поняла, что существуют мужчины и лучше.

Представив перед собой хоккеиста, я зажмуриваюсь – не хочу, чтобы мои собеседницы увидели блеснувшие в глазах слёзы. Я бы сейчас всё отдала, чтобы вновь оказаться в квартире хоккеиста, среди его безумных родственников, и прижать к себе Никитку.

Как там мой сыночек? Конечно, я вымуштровала Максима Дмитриевича, и он прекрасно запомнил распорядок дня мальчика. Сможет его и накормить, и переодеть. Но маму он моему сыночку не заменит.

Тут на кухню вплывает пунцовая Сандрин. Я не узнаю девушку – она очень изменилась за последние несколько минут, проведённые у медсестры. Рыжеволосая бестия медленно подходит к чайнику, и наливает в высокий стакан воду. Руки её дрожат, и жидкость выплёскивается на кафельный пол.

– Эй, ты чего?

Маша взвизгивает, и отпрыгивает подальше, крутя пальцем у виска. Сандрин, не отвечая ей, жадно пьёт воду, и отставляет стакан в раковину. Тут на кухню быстрым шагом входит тот самый седовласый мужчина по имени Хмурый, которого так боятся все девочки.

– Пошли со мной!