Она отметила эту добросовестность и оценила его стремление быть искренним, на какую-то секунду он стал ей менее неприятен. Уловил ли Жак, что он был на мгновение помилован? Он перестал думать о Даниэле. Теперь он смотрел на Женни и задавал себе самые разные вопросы о ней. Он не сумел бы выразить словами то, что приоткрылось ему в её натуре; однако на этом выразительном и в то же время замкнутом лице, в глубине этих полных жизни, но не желающих выдавать своей тайны зрачков он угадал порывистость, нервность, трепетную восприимчивость. Ему подумалось вдруг, как хорошо было бы узнать эту девочку поближе, проникнуть в её скрытное сердце, может быть, даже подружиться с ней. И полюбить её? С минуту он мечтал и об этом — то была минута блаженства. Он забыл обо всех своих бедах, они канули в прошлое, теперь ему казалось, что он будет всегда только счастлив. Его глаза блуждали по комнате и порой ненадолго задерживались на Женни с любопытством и робостью; но он не замечал, как скована девушка, как она настороженна. Внезапно, по свойственной ему прихотливости мысли, вспомнилась вдруг Лизбет — пустячок, привычный, домашний, даже ничтожный. Жениться на Лизбет? Впервые пред ним предстала вся ребячливость этого намерения. Как же быть? В его жизни вдруг образовалась пустота, ужасающая пустота, которую нужно было заполнить любой ценой — и которую так чудесно заполнила бы Женни, но…
— …в коллеже?
Он вздрогнул. Она к нему обращалась.
— Простите?
— Вы учитесь в коллеже?
— Ещё нет, — сказал он, смутившись. — Я сильно отстал. Со мной занимаются учителя, друзья моего брата. — И добавил, не думая ничего худого: — А вы?
Её оскорбило, что он позволяет себе её расспрашивать, но ещё больше оскорбило дружелюбие его взгляда. Она сухо ответила:
— Нет, я не учусь ни в какой школе, а занимаюсь с учительницей.
У него вырвалась неудачная фраза:
— Да, для девочки это не имеет значения.
Она вскинулась:
— Мама так не думает. И Даниэль тоже.
Она смотрела на него с откровенной неприязнью. Он понял, что сморозил глупость, и, желая поправиться, самым любезным тоном сказал:
— Девочки и без того всегда знают, что им нужно…
Он окончательно запутался; мысли и слова уже не слушались его; у него было ощущение, что колония сделала из него болвана. Он покраснел, потом к голове прилила горячая волна и оглушила его; больше терять было нечего — оставалось идти напролом. Он попытался в отместку сочинить что-нибудь похлеще, но в голове было пусто, и тогда, теряя остатки здравого смысла, он выпалил вдруг с той интонацией простонародной насмешки, к которой так часто прибегал его отец:
— Главное — чтоб характер был хороший, но в школах этому не учат!
Она сдержалась, даже не позволила себе пожать плечами. Но тут с подвывом зевнула Блоха, и девочка дрожащим от ярости голосом воскликнула:
— Ах ты, дрянная! Невоспитанная! Да, невоспитанная, — повторила она с победной настойчивостью. Потом спустила собачонку на пол, вышла на балкон и облокотилась на перила.
Прошло минут пять, молчание становилось невыносимым. Жак будто прирос к стулу; он задыхался. Из столовой доносились голоса г‑жи де Фонтанен и Антуана. Женни стояла к нему спиной; она напевала одно из своих фортепианных упражнений и вызывающе отбивала ногою такт. Непременно рассказать обо всём брату, пусть он прекратит всякое знакомство с этим нахалом! Она ненавидела его. Украдкой взглянула и увидела, что он сидит красный, с видом оскорблённого достоинства. Её надменность удвоилась. Ей захотелось придумать что-нибудь очень обидное.
— Блоха, за мной! Я ухожу!
И она ушла с балкона, гордо проследовав мимо него в столовую, словно его вообще не существовало.
Боясь опять остаться в одиночестве, Жак уныло поплёлся следом за ней.
Любезность г‑жи де Фонтанен немного смягчила его обиду, но теперь ему стало грустно.
— Твой брат вас покинул? — спросила она у дочери.
Женни уклончиво сказала:
— Я попросила Даниэля сразу же проявить мои снимки. Это недолго.
Она избегала смотреть на Жака, подозревая, что тот догадался, в чём дело; невольное сообщничество усугубило вражду. Он счёл её лживой и осудил за ту лёгкость, с какой она покрывает брата. Она почувствовала, что он осуждает её, и оскорбилась ещё больше.
Госпожа де Фонтанен улыбнулась и движением руки пригласила их сесть.
— Моя маленькая пациентка заметно выросла, — констатировал Антуан.
Жак молчал, уставившись в пол. Он пребывал в полнейшем отчаянии. Никогда не стать ему больше таким, каким он был прежде. Он ощущал себя больным, незримый недуг разъедал его душу, делал слабым и грубым, отдавал во власть инстинктов, превращал в игрушку неумолимой судьбы.
— Вы музыкой занимаетесь? — спросила его г‑жа де Фонтанен.
Он словно не понял, о чём речь. Глаза наполнились слезами; он поспешно нагнулся, делая вид, что завязывает шнурок на ботинке. Услышал, как за него ответил Антуан. В ушах шумело. Хотелось умереть. Смотрит ли на него сейчас Женни?
Прошло уже больше четверти часа, как Даниэль и Николь закрылись в стенном шкафу.
Войдя, Даниэль поспешил запереть дверь на задвижку и вынуть плёнку из аппарата.