Семья Тибо.Том 1

— В половине седьмого звонит будильник, он поставлен на блюдце, а блюдце на стакан, — громко рассказывал Фаври, самодовольно посмеиваясь. — Я бранюсь, приоткрываю один глаз, зажигаю свет. Затем я перевожу стрелку на семь часов и засыпаю снова. А этот взрывной снаряд держу на груди. Скоро весь дом, весь квартал начинает так сотрясаться, что земля дрожит. Я прихожу в ярость, но держусь стойко. Даю себе поблажку — полежать ещё пять минут, ещё десять, ещё пятнадцать, а когда набегает лишних две минуты, решаю долежать до двадцати минут, пусть уж будет круглая цифра. Наконец вылезаю из постели. Всё у меня с вечера наготове — разложено на трёх стульях, как амуниция у пожарного. В двадцать восемь минут восьмого я уже на улице. Разумеется, я ещё никогда не успевал помыться, позавтракать. За четыре минуты надо добраться до метро. Взлетаю на кафедру, когда бьёт восемь, и долбёжка начинается. Сами видите, до которого часу всё это тянется. А ещё нужно пополоскаться в тазу, переодеться, пообедать, встретиться с приятелями. Когда же мне работать?

Антуан слушал рассеянно и глазами искал такси.

— Жак, ты пообедаешь со мной? — спросил он.

— Жак пообедает с нами, — заявил Даниэль.

— Нет, нет, — крикнул Жак, — сегодня я обедаю с Антуаном. — И с досадой подумал: «Да когда же они от меня отвяжутся! Прежде всего мне надо смазать йодом волдырь».

— Давайте пообедаем вместе! — предложил Фаври.

— Где?

— Да где угодно. Хотя бы у Пакмель.

Жак стал отнекиваться:

— Нет. Сегодня не надо. Я устал.

— Ты нам портишь настроение, — негромко сказал Даниэль, подхватывая Жака под руку. — Доктор, встретимся у Пакмель.

Антуан остановил такси. Он обернулся и, чуть поколебавшись, спросил:

— А что такое Пакмель?

— Да совсем не то, что вы думаете, — на всякий случай сказал Фаври с уверенным видом.

Антуан вопросительно посмотрел на Даниэля. И тот ответил:

— Что такое Пакмель? Объяснить нелегко. Не правда ли, дружище Бат? Ничего общего с заурядными ночными кабаками. Почти что семейный пансион. Ну да, пожалуй, бар, но только от пяти до восьми. В восемь чужаки расходятся и остаются одни завсегдатаи; столы сдвигают, накрываются большущей скатертью, и все чинно усаживаются обедать во главе с мамашей Пакмель. Недурной оркестр. Хорошенькие девушки. Что вам ещё нужно? Значит, решено? Встречаемся у Пакмель?

Антуан редко выходил из дому по вечерам: днём он бывал очень занят, и поэтому вечером приходилось готовиться к конкурсу больничных врачей. Но в этот день гематология была ему совсем не по вкусу; завтра воскресенье, всю работу — на понедельник. Время от времени он проводил субботние вечера, подчиняясь велениям плоти. Заведение Пакмель ввело его в искушение. Хорошенькие девушки…

— Ну, раз вы настаиваете, — сказал он самым непринуждённым тоном. — А где же это находится?

— На улице Монсиньи. Ждём вас до половины девятого.

— Появлюсь гораздо раньше, — отозвался Антуан и захлопнул дверцу такси.

Жак не стал бунтовать, — ведь брат согласился прийти, — и его настроение изменилось, кроме того, ему всегда доставляло удовольствие потакать капризам Даниэля.

— Пошли пешком? — спросил Батенкур.

— Я ринусь в метро, — заявил Фаври, поглаживая подбородок. — Только переоденусь и присоединюсь к вам.

Тяжёлые грозовые тучи нависли над Парижем — на исходе июля небо всегда становится опалово-серым, и нельзя понять, то ли это туман, то ли пыль.

До заведения Пакмель можно было дойти за полчаса.

Батенкур подошёл поближе к Жаку.

— Ну вот вы и вступили на путь, ведущий к славе, — произнёс он без всякой иронии. Жака передёрнуло, а Даниэль улыбнулся. Батенкур был старше его лет на пять, но Даниэль считал его зелёным юнцом и терпел именно за то, что так бесило Жака: за неистребимое простодушие. Жаку вспомнилось, как они — чтобы позабавиться — упрашивали Батенкура прочесть что-нибудь наизусть и как тот подходил к камину и начинал:

Сладковолосый корсиканец{45}! Как прекраснаВ дни мессидора Франция была!

И взрыв весёлого хохота никогда не вызывал у него подозрений.

В те далёкие дни Симон де Батенкур, недавно приехавший из города, расположенного где-то на севере страны, — места службы его отца, полковника, — носил чёрный, наглухо застёгнутый сюртук, который он приобрёл, полагая, что именно в таком приличествует изучать богословие в Париже. Будущий пастор тогда часто навещал г‑жу Фонтанен, которая почитала своим долгом его опекать, ибо с детства была дружна с полковницей Батенкур.

— Терпеть не могу ваш Латинский квартал, — говорил тем временем бывший богослов, который ныне жил близ площади Звезды, носил светлые костюмы и, порвав с родителями из-за нелепейшего брака, в который намеревался вот-вот вступить, целые дни проводил за оценкой наимоднейших эстампов, получая четыреста франков в месяц, в книжной лавке Людвигсона, где подыскал ему место Даниэль.