Семья Тибо.Том 1

— Когда я была в твоём возрасте, — говорила она, улыбаясь, — бабка моя, знаешь, та самая бабушка, у которой шотландский шарф, заставляла меня, чтобы рот у меня стал поменьше, повторять сто раз подряд: «Душечка, суньте в сумочку тюлевый тюрбанчик». — И, говоря это сейчас, Мадемуазель всё пыталась поймать осу в ловушку из свёрнутой салфетки и, промахнувшись, поминутно смеялась. Добрая старушка вовсе не стала угрюмой; несмотря на жизненные передряги, смеялась она по-прежнему заливистым заразительным смехом.

— Бабушке, — продолжала она, — довелось танцевать в Тулузе с министром, графом де Виллелем{56}. И как же она была бы несчастлива в наше время, ведь она терпеть не могла большие рты и большие ноги.

Мадемуазель похвалялась своими ножками, крошечными, как у новорождённых, и всегда носила матерчатые туфли с тупыми носками, чтобы не искривились пальцы.

В три часа дом опустел, и все отправились к вечерне.

Жак остался один — он поднялся к себе в комнату.

Расположена она была на третьем этаже, в мансарде, — просторная прохладная комната, оклеенная обоями в цветочках; вид из неё был куцый, зато взгляд ласкали кроны двух каштановых деревьев с резными листьями.

На столе ещё валялись словари, какая-то книжка по филологии. Он швырнул всё это на нижнюю полку шкафа и присел к письменному столу.

«Что я, мальчик или мужчина? — вдруг спросил он себя. — Вот Даниэль… он совсем другое дело… А я? Что я собой представляю?» Ему казалось, что в нём бурлит целый мир, мир, полный противоречий, хаотическое нагромождение духовных богатств. Он улыбался, думая о необъятности своей души, и поглядывал на стол красного дерева, который он только что расчистил для… для чего же? Что и говорить, в замыслах у него недостатков не было. Ведь сколько месяцев чуть ли не каждый день отгонял он желание чем-то заняться, что-то предпринять и всё говорил себе: «Вот когда я буду принят!» А теперь, когда свобода распростёрла над ним свои крылья, ему уже ничто не казалось достойным этой свободы — ни новелла о двух молодых людях, ни «Огни», ни даже «Внезапное признание»!

Он встал из-за стола, прошёлся по комнате и, подойдя к этажерке, перебрал книги, которые приготовил заранее, — иные ещё в прошлом году, — приготовил на то время, когда освободится; и сейчас он мысленно наметил, какую же взять сначала, потом надул губы и, не взяв ни одной, бросился на постель.

«Довольно книг, довольно рассуждений, довольно фраз, — подумал он. — Words! Words! Words!»[45] Он протянул руки, словно стараясь поймать что-то неуловимое, что — он и сам не знал. И чуть не расплакался. «Неужели теперь я могу… жить? — спросил он себя, задыхаясь. И вдруг подумал: — Мальчик я ещё или уже мужчина?»

Бурные желания переполняли, осаждали его; он не решился бы сказать, чего же ждёт от судьбы.

— Жить, — повторил он, — действовать. Любить, — добавил он и закрыл глаза.

Спустя час он встал. Грезил ли он, спал ли? Он с трудом двигал головой. Шея болела. Его подавляли беспричинная тоска, избыток сил, сковывая всякое желание действовать, туманя мысль. Он осмотрел комнату. Прозябать тут, в доме, целых два месяца? И всё же он чувствовал, что какой-то тайный рок привязывает его к этому дому и что где-нибудь в другом месте ему было бы ещё тоскливее.

Он подошёл к окошку, облокотился о подоконник, и сразу развеялось его плохое настроение: платье Жизель светлым пятном мелькнуло сквозь ветви каштанов, и он почувствовал, что, раз она здесь, рядом, он снова готов радоваться молодости, радоваться жизни!

Он попытался захватить её врасплох. Но Жизель держала ухо востро, или книга, которую она читала, наводила на неё скуку, — словом, она сразу обернулась, чуть заслышав шаги Жака.

— Вот и не удалось!

— А что ты читаешь?

Отвечать она не пожелала и, скрестив руки, прижала книгу к груди. Они задорно переглянулись, и вдруг им стало весело.

— Раз, два, три…

Он раскачал кресло и сбросил девушку в траву. Но она не выпустила книгу, и ему пришлось довольно долго бороться с ней, обхватив её гибкое жаркое тело, пока не удалось завладеть книжкой.

— «Маленький савояр»{57}, том первый. Чёрт подери! И много таких томов?

— Три.

— Поздравляю. Страшно интересно?

Она засмеялась.

— И с первым томом никак не разделаюсь.

— Так зачем же ты читаешь такую чепуху?

— Выбора нет.

(«Жиз не очень-то любит читать», — утверждала Мадемуазель, не раз пытаясь всучить ей чтиво такого рода.)

— Я сам подберу тебе книги, — заявил Жак, которого радовала мысль, что он направит её к мятежу и непокорности.

Жизель сделала вид, будто не слышит его слов.

— Не уходи, — взмолилась она, опускаясь на траву. — Садись в моё кресло. Или лучше иди сюда.

Он улёгся рядом с ней. Солнце заливало дачу, стоявшую метрах в пятидесяти от них посреди площадки, усыпанной песком и заставленной ящиками с апельсиновыми деревцами; здесь же, на лужайке, трава была ещё свежая.

— Значит, теперь ты совсем свободен, Жак? Совсем, совсем свободен? — И с наигранной непринуждённостью спросила: — Что же ты намерен делать?

— Что делать?