— Как я рада! Надеюсь, что тогда и Даниэль побудет с нами; он никогда не отдыхает, не берёт отпуска и в конце концов подорвёт здоровье… Женни! — обратилась она к девушке, возвращавшейся с гостями. — Какая хорошая новость, — Жак проведёт здесь с нами всё лето! Подумать только, у тебя будет отличный партнёр по теннису! Женни в этом году прямо как одержимая, каждое утро проводит в клубе. Сейчас здесь собрались знаменитые теннисисты, — объяснила она г‑ну Эке, севшему подле неё. — Все чудесная молодёжь. Собираются в клубе по утрам — корты здесь превосходные, устраиваются матчи, состязания… Я-то не очень хорошо в этом разбираюсь, — призналась она со смехом, — но, как видно, спорт увлекательный. И все вечно жалуются, что недостаёт молодых людей! А вы, Жак, всё ещё член клуба?
— Да, сударыня.
— Что ж, отлично… Николь, ты должна вместе со своим женихом пожить у нас летом подольше… Не правда ли, Женни? Вероятно, господин Эке тоже хорошо играет в теннис?
Жак повернулся к Эке. Лампа, освещавшая гостиную через открытые двери, лила свет на продолговатое, серьёзное лицо молодого хирурга, на его тёмно-русую бородку, уже поседевшие виски. Вероятно, он был лет на десять старше Николь. Блики света, игравшие на пенсне, мешали видеть его глаза, но вдумчивое его лицо внушало чувство симпатии. «Да, — подумал Жак, — я ещё мальчик, а вот он мужчина. Мужчина, которого можно любить. А меня…»
Антуан поднялся; он был утомлён и боялся опоздать на поезд. Жак бросил на него яростный взгляд. Ещё несколько минут назад он готов был убежать под любым предлогом, а сейчас просто не мог так всё оборвать и уйти; однако надо было сопровождать брата.
Он подошёл к Женни:
— С кем вы играете в этом году в клубе?
Она взглянула на него, и её тонкие брови слегка нахмурились.
— Да с кем придётся, — ответила она.
— Бывают и оба Казена, Фоке и вся ватага Периголей?
— Ну, разумеется.
— И всё те же и всё так же остроумны?
— Что поделать? Не всем же кончать Эколь Нормаль!
— А ведь, пожалуй, и нужно быть дураком, чтобы хорошо играть в теннис.
— Вполне вероятно. — Она вызывающе вскинула голову. — Вам лучше знать, ведь вы прежде превосходно владели ракеткой. — И, резко оборвав разговор, она обернулась к кузине: — Ведь ты ещё не уезжаешь, Нико, душечка?
— Спроси у Феликса.
— О чём нужно спросить у Феликса? — проговорил г‑н Эке, подходя к девушкам.
«У крошки ослепительный цвет лица, — подумал Антуан, оглядывая Николь. — Но по сравнению с Рашель…»
И сердце его возрадовалось.
— Значит, Жак, до скорой встречи, — говорила г‑жа де Фонтанен. — Ты пойдёшь завтра играть, Женни?
— Право, не знаю, мама. Вряд ли.
— Ну не завтра. Увидитесь как-нибудь на днях, — примирительным тоном заметила г‑жа де Фонтанен и, несмотря на возражения Антуана, пошла провожать братьев до садовой калитки.
— По правде говоря, милочка, ты была не очень любезна со своими друзьями! — воскликнула Николь, как только братья Тибо отошли на некоторое расстояние.
— Прежде всего они вовсе мне не друзья, — возразила Женни.
— Тибо, с которым я работал, — вмешался Эке, — человек замечательный, он уже сейчас на очень хорошем счёту. Что собой представляет его брат, я не знаю, но… — добавил он, и его серые глаза под стёклами пенсне лукаво блеснули (он слышал короткий диалог между Жаком и Женни), — довольно редко дурак поступает в Эколь Нормаль с первой попытки, да ещё одним из первых…
Лицо Женни вспыхнуло. Николь поспешила вмешаться. Она довольно долго прожила вместе с кузиной и хорошо узнала странности Женни, её застенчивость, которая постоянно находилась в противоборстве с гордостью и превращалась иной раз в непомерную обидчивость.
— У бедняги фурункул на шее, — заметила она снисходительным тоном. — А ведь это не располагает к любезностям.
Женни промолчала. Эке не стал настаивать; он обернулся к невесте.
— Николь, нам тоже пора уезжать, — сказал он тоном человека, привыкшего к точному распорядку дня.
Появление г‑жи де Фонтанен окончательно разрядило обстановку.
Женни пошла вместе с кузиной в комнату, где та оставила своё пальто, и, помолчав, сказала негромко:
— Ну вот, лето у меня совершенно испорчено.
Николь, сидя перед зеркалом, поправляла причёску, ею владела одна мысль — нравиться жениху; она сознавала, что хороша собой и гадала, что он там, внизу, говорит тёте, думала, как будут они возвращаться в ночной тишине на его автомобиле, и ей было не до кузины, не до её плохого настроения. Но она улыбнулась, увидев сердитое выражение лица подруги, сказала:
— Ты просто ребёнок!
И не заметила, какой взгляд бросила на неё Женни.