— Ты?.. В Круи? Когда? Зачем? И меня не предупредил? Рехнулся ты, что ли? Объясни, в чём дело.
Хотя на душе у Антуана немного полегчало после того, как первое препятствие осталось как будто бы позади, всё же он чувствовал себя скверно и не в силах был снова заговорить. Наступило зловещее молчание. Г‑н Тибо открыл глаза; потом они медленно, как бы помимо его воли, опять закрылись. Тогда он сел за стол и положил на него кулаки.
— Объяснись, мой милый, — сказал он. И спросил, торжественно отбивая кулаком каждый слог: — Ты говоришь, что был в Круи? Когда?
— Сегодня.
— Каким образом? С кем?
— Один.
— И тебя… впустили?
— Естественно.
— И тебе… разрешили свидание с братом?
— Я провёл с ним весь день. С глазу на глаз.
У Антуана была вызывающая манера подчёркивать концы фраз, что ещё больше распаляло гнев г‑на Тибо, но вместе с тем призывало к осмотрительности.
— Ты уже не ребёнок, — заявил он, словно только что определил по голосу возраст Антуана. — Ты должен понимать всю неуместность подобного шага, да ещё без моего ведома. У тебя имелись какие-то особые причины отправиться в Круи, ничего мне не сказав? Твой брат написал тебе, тебя позвал?
— Нет. Меня вдруг охватили сомнения.
— Сомнения? В чём же?
— Да во всём… В режиме… В том, каковы последствия режима, которому Жак подвергается вот уже девять месяцев.
— Право, милый, ты… ты меня удивляешь!
Он медлил, выбирая умеренные выражения, но крепко сжатые толстые кулаки и резко выбрасываемый вперёд подбородок выдавали его подлинные чувства.
— Это… недоверие по отношению к отцу…
— Каждый может ошибиться. И вот доказательства!
— Доказательства?
— Послушай, отец, не надо сердиться. Я думаю, мы с тобой оба желаем Жаку добра. Когда ты узнаешь, в каком плачевном состоянии я его нашёл, ты сам первым сочтёшь, что Жаку необходимо как можно скорее покинуть исправительную колонию.
— Ну уж нет!
Антуан постарался пропустить иронию г‑на Тибо мимо ушей.
— Да, отец.
— А я тебе говорю — нет!
— Отец, когда ты узнаешь…
— Уж не принимаешь ли ты меня за дурака? Думаешь, мне нужны твои сообщения, чтобы узнать, что делается в Круи, где я вот уже десять лет провожу ежемесячные генеральные ревизии и получаю полный отчёт? И где не принимается никаких решений без предварительного обсуждения на заседании совета, которым я руковожу? Так, что ли?
— Отец, то, что я там увидел…
— Довольно об этом. Твой брат мог наплести тебе бог знает что, благо ты так доверчив! Но со мной этот номер не пройдёт.
— Жак ни на что не жаловался.
Господин Тибо явно был озадачен.
— Тогда в чём же дело? — проговорил он.
— Именно это-то и серьёзнее всего: он говорит, будто ему так спокойно и хорошо, даже утверждает, что ему там нравится!
Услышав, что г‑н Тибо удовлетворённо хмыкнул, Антуан добавил оскорбительным тоном:
— Бедный мальчуган сохранил такие прелестные воспоминания о семейной жизни, что предпочитает жить в тюрьме.
Стрела не достигла цели.
— Вот и прекрасно, мы с тобой, стало быть, во всём согласны. Чего тебе ещё надо?
Антуан уже отнюдь не был уверен, что сможет добиться своего; поэтому он не стал пересказывать отцу всё, что обнаружилось из признаний Жака; он решил изложить только основные свои претензии, а об остальном умолчать.
— Должен сказать тебе правду, отец, — начал он, останавливая на г‑не Тибо внимательный взгляд. — Я подозревал, что обнаружу недоедание, плохое обращение, карцеры. Да, да, погоди. К счастью, эти страхи лишены основания. Но я увидел, что положение Жака во сто крат хуже — в нравственном отношении. Тебя обманывают, когда говорят, что одиночество сказывается на нём благотворно. Лекарство гораздо опаснее самой болезни. Его дни проходят в гибельной праздности. Об учителе не будем говорить; главное то, что Жак ничего не делает, его уже начинает затруднять малейшее умственное усилие. Продолжать этот опыт, поверь мне, — значит ставить крест на его будущем. Он впал в состояние такого безразличия, он так ослабел, что если оставить его в этом оцепенении ещё на несколько месяцев, здоровье его будет подорвано навсегда.
Антуан не спускал глаз с отца; казалось, он всей тяжестью своего взгляда давит на это вялое лицо, стараясь выжать из него хоть каплю сочувствия. Подобранный, настороженный, г‑н Тибо хранил тяжкую неподвижность; он напоминал тех толстокожих животных, чья мощь не видна, когда они отдыхают; да он и вообще походил на слона — те же большие плоские уши, те же хитрые искорки в глазках. Речь Антуана его успокоила. Уже несколько раз в колонии едва не вспыхнул скандал, нескольких надзирателей пришлось уволить без объявления причины, и в первую минуту г‑н Тибо испугался, что разоблачения Антуана окажутся как раз этого свойства; он перевёл дух.