Семья Тибо. Том 2

— Я думаю, что не этот идиотский антиклерикализм, столь дорогой буржуазным вольнодумцам девятнадцатого века, избавит массы от ига религии. Проблема и здесь остаётся социальной. Религиозные учреждения — социальны. Во все времена религия черпала свою основную силу в страданиях порабощённого человека. Религия всегда играла на нищете. В тот день, когда у неё исчезнет эта точка опоры, религия потеряет жизнеспособность. Когда человечество станет счастливее, современные религии будут над ним не властны…

— В чём дело, Митгерг? — прошептала Альфреда.

— Тибо вернулся… Он хочет видеть Пилота.

— Почему он не пришёл сюда?

— Похоже, что там творятся нехорошие дела, — сказал Митгерг вместо ответа.

— Нехорошие дела?

Она пытливо вглядывалась в лицо австрийца, думая о миссии Жака в Веже.

Митгерг развёл руками, чтобы показать, что он ничего точно не знает; и в течение нескольких секунд он раскачивался, как молодой медведь, приподняв брови и выкатив глаза за стёклами очков.

— Тибо приехал с Бёмом, моим соотечественником, который завтра отправляется в Париж. Совершенно необходимо, чтоб Пилот принял их сегодня же.

— Сегодня?… — Альфреда размышляла. — Ну что ж, приходите к нам, это лучше всего.

— Хорошо… Вызови Ричардли.

— И Пата тоже, — торопливо сказала она.

Митгерг, не любивший англичанина, уже готов был возразить: «Почему Пата?». Тем не менее он выразил согласие, на секунду прикрыв веки.

— В девять часов?

— В девять.

Молодая женщина бесшумно возвратилась на своё место.

Мейнестрель только что оборвал Прецеля своим безапелляционным «разумеется!» и добавил:

— Преобразование совершится не в один день. И даже не на протяжении одного поколения. Религиозные потребности нового человека найдут себе выход — социальный выход. Религиозная мистика будет заменена мистикой социальной. Это проблема социального порядка.

Снова переглянувшись с Альфредой, Митгерг исчез.

Три часа спустя Жак в сопровождении Бёма и Митгерга сошёл с трамвая на улице Каруж и входил в дом Мейнестреля. Почти смеркалось, на маленькой лестнице было темно.

Альфреда впустила гостей.

Силуэт Мейнестреля китайской тенью вырисовывался в дверях освещённой комнаты. Он быстро подошёл к Жаку и спросил вполголоса:

— Есть новости?

— Да.

— Обвинения были обоснованы?

— Серьёзно обоснованы, — прошептал Жак. — В особенности в отношении Тоблера… Я объясню вам всё это… Но сейчас речь идёт совсем о другом… Мы накануне больших событий… — Он обернулся к австрийцу, которого привёл с собой, и представил его: — Товарищ Бём.

Мейнестрель протянул ему руку.

— Итак, товарищ, — сказал Мейнестрель со скептической ноткой в голосе, — правда ли, что ты нам привёз новости?

Бём с важностью посмотрел на него:

— Да.

Это был тиролец, низкорослый горец с энергичным лицом. Лет тридцати. На голове у него была фуражка, и, несмотря на жару, старый жёлтый макинтош покрывал его крепкие плечи.

— Входите, — сказал Мейнестрель, пропуская вновь прибывших в комнату, в глубине которой ждали Патерсон и Ричардли.

Мейнестрель представил обоих мужчин Бёму. Тот заметил, что остался в фуражке, и, смутившись на секунду, снял её. Он был обут в подбитые гвоздями башмаки, которые скользили на натёртом паркете.

Альфреда отправилась вместе с Патом на кухню за стульями. Она расставила их вокруг кровати, на которую уселась сама, чинно держа на коленях блокнот и карандаш.

Патерсон устроился рядом с нею. Полулёжа, облокотившись на изголовье, он наклонился к молодой женщине:

— Ты знаешь, о чём будет речь?

Альфреда сделала уклончивый жест. Она на основании опыта чуждалась конспиративных замашек, которые у этих людей действия, осуждённых на бездеятельность, выдавали прежде всего их страстное, сотни раз обманутое желание наконец проявить себя, испытать свои силы.

— Подвинься немножко, — фамильярно сказал Ричардли, садясь рядом с Альфредой. Его взгляд постоянно светился радостным, почти воинственным светом; но в самоуверенности его было что-то искусственное, какое-то преднамеренное желание казаться сильным и довольным, несмотря ни на что, ради принципа, гигиены ради.

Жак вынул из кармана два запечатанных конверта, большой и маленький, и передал их Мейнестрелю.

— Здесь копии документов. А это письмо от Хозмера.

Пилот подошёл к единственной лампе, стоявшей на столе и скудно освещавшей комнату. Он распечатал письмо, прочёл его и стал бессознательно искать глазами Альфреду; затем, метнув острый вопросительный взгляд на Жака, положил оба конверта на стол и, чтобы показать пример другим, сел.

Когда все семеро устроились на своих местах, Мейнестрель обратился к Жаку:

— Итак?

Жак посмотрел на Бёма, резким движением откинул волосы со лба и заговорил, отвечая Пилоту: