Семья Тибо. Том 2

Анна вытянула ноги, запрокинула голову и закрыла глаза. Вода смыла с неё усталость, как пыль. Блаженная животная истома охватила её. Над её головой большой пустынный дом безмолвствовал. Тишину нарушало лишь похрапывание собачки, распластавшейся на прохладном кафельном полу, отдалённое шуршание детских роликов по асфальту соседнего двора да плеск капель, с кристаллическим звуком время от времени падавших из крана.

XIV

Жак, остановившись на углу Университетской улицы, разглядывал свой родной дом. Покрытый лесами, он был неузнаваем. «Ведь верно! — подумал он. — Антуан предполагал произвести основательный ремонт…»

После смерти отца он уже дважды побывал в Париже, но ни разу не заходил на свою прежнюю квартиру и даже не извещал брата о своём приезде. Антуан в течение зимы несколько раз присылал ему сердечные письма. Жак, со своей стороны, ограничивался лаконическими приветственными открытками. Он не сделал исключения, даже когда отвечал на длинное деловое письмо, касавшееся его прав как наследника: в пяти строках он изложил категорический отказ вступить во владение своей частью отцовского наследства, почти не мотивировав свой поступок и попросив брата никогда больше не затрагивать «этих вопросов».

Жак находился во Франции с прошлого вторника. (На следующий день после встречи с Бёмом Мейнестрель сказал ему: «Отправляйся-ка в Париж. Возможно, что твоё присутствие там будет мне необходимо в ближайшие дни. Пока я больше ничего не могу тебе сообщить. Воспользуйся этой поездкой, чтобы разведать, откуда ветер дует, и посмотреть вблизи, что там делается, как реагируют левые круги во Франции; в особенности группа Жореса — эта компания из „Юманите“… Если в воскресенье или в понедельник ты не получишь от меня никаких вестей, можешь вернуться. Разве только ты сочтёшь, что можешь быть полезен там».) В течение нескольких дней своего пребывания в Париже Жак не имел времени — или мужества — навестить Антуана. Но события, как ему казалось, приобретали день ото дня всё более угрожающий характер, так что он решил не уезжать, не повидавшись с братом.

Устремив свой взгляд на третий этаж дома, где во всех окнах виднелись новые шторы, он пытался отыскать своё окно — окно своей детской комнаты… Ещё не поздно было отступить. Он колебался… Наконец пересёк улицу и вошёл в подъезд.

Здесь всё было по-новому: на лестнице отделанные под мрамор стены, железные перила, широкие зеркальные стёкла заменили прежние обои с геральдическими лилиями, деревянные перила, точёные балясины и средневековые витражи с разноцветными стёклышками. Только лифт остался без перемен. Тот же короткий щелчок, потом шуршание цепей и масляное урчание, предшествующее движению кабины, — звуки, от которых у Жака и теперь ещё мучительно сжималось сердце, потому что они воскрешали воспоминание об одной из самых тяжёлых минут его полного унижений детства — о его возвращении в отчий дом после побега… Только здесь, именно здесь, в тесной кабинке, куда втолкнул его Антуан, беглец тогда почувствовал себя действительно пойманным, схваченным, бессильным… Отец, исправительная колония… А теперь Женева, Интернационал… Может быть, война…

— Здравствуйте, Леон. Сколько у вас тут перемен!… Брат дома?

Вместо ответа Леон с изумлением рассматривал это приведение. Наконец он промолвил, часто моргая глазами:

— Доктор? Нет… То есть да… Для господина Жака, конечно!… Но он внизу, в приёмной… Не потрудится ли господин Жак спуститься этажом ниже… Дверь открыта, можно войти.

На площадке второго этажа Жак прочёл на медной дощечке: «Лаборатория А. Оскар-Тибо».

«Значит, весь дом?… — подумал Жак. — И он присвоил себе даже имя — „Оскар“!»

Дверь открывалась снаружи при помощи никелированной рукоятки. Жак очутился в передней, куда выходили три одинаковых двери. За одной из них он услышал голоса. Неужели Антуан принимал больных в воскресный день? Озадаченный Жак сделал несколько шагов.

— …биометрические показания… анкеты в школах по округам…

Это говорил не Антуан. Но вслед за тем Жак узнал голос брата:

— Первый пункт: накоплять данные испытаний… классифицировать их… По истечении нескольких месяцев любой невропатолог, любой специалист по детской патологии, даже любой педагог должен иметь возможность найти здесь, у нас, в наших статистических данных…

Да, без сомнения, это говорил Антуан; это была его обычная манера выражаться: резко, безапелляционно, насмешливо растягивая концы фраз… «Со временем у него будет голос, точь-в-точь как у его отца», — подумал Жак.

С минуту он стоял неподвижно; не прислушиваясь к разговору, опустив глаза на новый линолеум, которым был покрыт пол. Он снова почувствовал желание незаметно уйти… Но Леон видел его… Впрочем, раз уж он зашёл сюда… Он выпрямился и, как взрослый, готовый, не задумываясь, спугнуть играющих детей, подошёл к двери и отрывисто постучал в неё.

Антуан, прерванный на полуслове, встал и с недовольным лицом приоткрыл дверь.

— В чём дело?… Как! Это ты? — воскликнул он, сразу просияв.