— Дадут ли ему отпуск? — усомнился Жак.
«При создавшемся положении, — думал он, — да ещё из пограничного гарнизона!»
— Конечно… А почему бы нет? — возразил Антуан, не понимая.
Он уже сел за стол и начал составлять текст телеграммы. Но передумал и скомкал исписанный лист.
— Нет… Лучше обратиться прямо к полковнику. Это будет вернее… — Он взял другой лист и начал писать, бормоча: «Прошу вас… настоятельно… срочно разрешить… отпуск… сержанту Фонтанену… отец которого…» Кончив, он встал.
Жак послушно взял от него телеграмму.
— Встретимся в клинике? Где она находится?
— Если хочешь… бульвар Бино, четырнадцать… Но стоит ли? — добавил он, подумав. — Не лучше ли тебе ехать домой, старина, и хорошенько выспаться… (Он чуть было не прибавил: «Где ты остановился? Не хочешь ли перебраться ко мне на Университетскую улицу?» — но воздержался.) Позвони мне по телефону завтра утром до восьми часов; я сообщу тебе обо всём, что случилось за ночь.
Жак уже направился к выходу, когда Антуан снова окликнул его:
— Тебе следовало бы дать телеграмму и самому Даниэлю тоже и указать ему адрес клиники.
XIX
Когда Жак вышел из почтового отделения у Биржи, время близилось к полуночи.
Мысли его были заняты Даниэлем; он представлял себе своего друга распечатывающим телеграмму, которую он только что отправил, подписав: «Доктор Тибо». Жак в нерешительности остановился посреди тротуара, устремив невидящий взгляд на ярко освещённую пустую площадь. Всё тело его слегка поламывало, как перед началом болезни; у него кружилась голова. «Что это со мной?» — подумал он.
Он заставил себя подтянуться, выпрямился и перешёл улицу. Воздух уже не был так неподвижен, но ночь оставалась тёплой. Жак побрёл вперёд без определённой цели. «Что со мной? — вторично задал он себе вопрос. — Женни?» Образ девушки, бледной и тоненькой в своём строгом синем костюме — такой, какой он внезапно увидел её после стольких лет разлуки, — вновь предстал перед ним. Всего лишь на одно мгновение. Он тотчас же без особого усилия отогнал его прочь.
По улице Вивьен Жак дошёл до бульвара Пуассоньер и тут остановился. Бульвары, в этот воскресный летний вечер остававшиеся почти пустынными, начинали теперь понемногу оживляться, но всего лишь на какой-нибудь час: публика покидала театральные залы и заполняла террасы кафе. Открытые такси вихрем неслись к Опере. Поток толпы двигался по тротуарам в сторону западных районов. Девицы лёгкого поведения, кокетливо-задорные под своими большими шляпами с цветами, направлялись против течения к воротам Сен-Мартен, откровенно заглядывая в лицо одиноким мужчинам.
Прислонившись к ларьку на углу улицы, Жак наблюдал, как мимо него вереницей проходили все эти ослеплённые люди. Заблуждение, в котором находился Антуан, несомненно, было всеобщим. Был ли среди этих радостно настроенных прохожих хоть один человек, догадывавшийся, что Европа уже попалась в ловушку? Никогда ещё Жак не постигал с такой остротой, что судьба миллионов беспечных людей находится в руках нескольких человек, выбранных, можно сказать, случайно, людей, которым народы по глупости вверяют заботу о своей безопасности.
Газетчик, шлёпая старыми башмаками, кричал не слишком уверенно:
— Второй выпуск… «Либерте»… «Пресса»…
Жак купил газеты, просмотрел их при свете фонаря: «Процесс Кайо… Поездка г‑на Пуанкаре… По Сене вплавь через весь Париж… Соединённые Штаты и Мексика… Драма на почве ревности… Велосипедные гонки вокруг Франции… Игра в мяч на Большой приз в Тюильри… Финансовый бюллетень…» Больше ничего.
Снова возникла мысль о Женни. И внезапно Жак решил ускорить свой отъезд на два дня. «Завтра же уеду в Женеву». Решив это, он неожиданно почувствовал, что ему стало легче.
«А что, если зайти в „Юма“?» — подумал он и почти весело направился на улицу Круассан.
В квартале, где в этот поздний час изготовлялось большинство утренних газет, кипела жизнь. Жак проник в этот муравейник. Ярко освещённые бары и кафе были переполнены. Царивший в них шум через открытые окна и двери доносился на улицу.
Перед редакцией «Юманите» небольшое сборище людей загораживало вход. Жак обменялся рукопожатиями. Здесь уже комментировалось сообщение, которое Ларге только что передал патрону: по слухам, во Французский банк был на днях сделан чрезвычайный вклад в четыре миллиарда золотом (это называлось «военным резервом»).
Вскоре группа разбрелась в разные стороны. Кто-то предложил закончить вечер в кафе «Прогресс», находившемся всего в нескольких шагах на улице Сантье; там социалисты, жаждущие новостей, всегда могли рассчитывать на встречу с редакторами газет. (Те, кто не посещал «Прогресс», отправились в «Круассан» на улицу Монмартр или в «Кружку пива» на улицу Фейдо).