Семилетка поиска

Почему, будучи такой опекающей, она теперь не может ни грамма адаптировать себя под Зябликова? Не просто не может, а одна мысль об этом внушает такое омерзение, словно на нее надевают ошейник и наручники.

И она чувствует это сейчас, когда еще легко остановить потребность в нем. В нем как в ком? Как в носителе определенного поля, определенных отношений, определенных прикосновений, определенного света синих глаз, определенного запаха пепельных волос, от которого кружилась голова. То есть, несмотря на тоску по его телу и образу, она не готова ложиться под его характер.

Безусловно, брак с Каравановым, в котором можно было денно и нощно ставить рога – чем она почти не пользовалась, – страшно ограничивал ее в сексе. Все, да и она сама, считали ее полной оторвой; но, оказывается, только теперь, ближе к пятидесяти она дорвалась до реальных ухваток оторвы. И наконец-то позволила себе мести в постель понравившихся мужиков. Не так, как раньше, – мотивируя это недостатками очередного мужа. Она, наконец, позволила себе секс ради секса. И начала заниматься им столько, сколько хочется, и с тем, с кем хочется. А Зябликов выводил все в старый формат: я научу тебя настоящим отношениям. Да пошел он со своими настоящими отношениями…

У нее были долгие настоящие отношения с каждым из мужей, но к финалу брака вся настоящесть словно сдувалась. У Толика поехала крыша на неприспособленности к новой жизни, организм Филиппа перестал справляться с привычным количеством алкоголя. А Караванов, претендующий на молодух, резко состарился и начал нудить, в точности, как его очень пожилой отец: куда класть вещи, куда не класть. Начал вытаскивать замоченные кастрюли из раковины; устраивать вопли из-за того, что она бросила свою кофту на его стул; замечать, когда она, помывшись, забывала убирать в шкафчик маски и шампуни; уносить с кухонного стола то, что ему кажется лишним. А эти его любимые кастрюльки, которые нельзя поменять на новые, потому что он к ним привык! А страсть не выбрасывать коробочки и упаковки!..

Может быть, его и потянуло на молодух, потому что они спасали его от страха старости и были не настолько требовательны, чтобы 24 часа сопровождать его существование иронической ухмылкой. Их щебет заглушал в нем скрипучее старческое раздражение: опять все не на своих местах… Да, ему мешали случайно не попавшие в его умственные ячейки вещи, потому что они подчеркивали, что все не на местах в его жизни! Но ведь он сам ее именно так строил…

Елену пугало, что жизнь без любви становится плоскостной и линейной, и качество этой жизни определяет только диспетчерскими усилиями по составлению картинки из пластмассового лего. И масса людей, лишенных душевного объема этой жизни, хвастает другу другу наиболее эффектно составленными узорами, словно это вдувает в узоры энергию и смысл. И в общем, все они вроде понимают, что пришли в мир не для этого, но считают это неприличным озвучивать. Как если бы у них не было рук, а они хвастались бы друг перед другом качеством протезов, делая вид, что все человечество родилось безруким.

Но зачем меняться ради человека, когда не хочется?

Ведь если б влюбилась, она бы и не заметила, как начала меняться…

Из мобильного раздалась «тема судьбы». Звонил отец.

– Как ты там поживаешь? – робко спросил он, видимо, тоже считал, что мать перегибает палку с Елениным разводом.

– Ничего, нормально. А вы там как?

– Тоже нормально. Мать пирог испекла с грибами. Пусть Лидка заедет, заберет.

– Хорошо, передам…

– Ты на работе?

– На ней.

– Тогда не буду мешать… Мать передает привет.

– Ей тоже.

Снова попыталась заставить себя работать. Снова не работалось.

– Ну что ты маешься? Позвони Патронову или костоправу, – шепнула Катя.

– Нет, мне сегодня придется добивать режиссера. Да и книжка записная у него, – напомнила Елена.

– Ты прям кошерная женщина.

– В каком смысле?

– Анекдот такой: если сегодня дала мяснику, то уже ни за что не даст молочнику.

– Это про меня… – засмеялась Елена.

Чтобы прийти в себя, стала искать в Интернете статьи по психологии молодых людей. Нашла кое-что: «Кризис идентичности от 17 до 23 лет. 1-й уровень – путь не выбирается; 2-й уровень – есть сценарий или антисценарий; 3-й – родители решают, но сам не удовлетворен – конфликт; 4-й – осознанно выбрал свой путь…» Лиде было 23, но при ее инфантильности можно было считать, что 20. Ближе всего подходил уровень второй. Девочке активно не нравился мамин сценарий, и она демонстративно шла по ступенькам антисценария. За нее уже нельзя было решить ничего, но она еще не могла осознанно выбрать свой путь.

И для этого самого четвертого Елена должна была умолкнуть, оглохнуть, ослепнуть и окаменеть на долгие годы. Но каким испытанием это было при ее активной директивной модели жизни и отношений с дочерью, знала только она… Собственно, и с Каравановым было нужно то же самое. И оно оказалось ей не по плечу.

– Кать, – сказала Елена, – я вот тут сижу, переживаю про Лиду. А ей по фигу… Разве это нормально?