Семирамида. Золотая чаша

Предупрежденный Ардисом, Сарсехим до самого момента, как его выкликнули и повели к царю, неотрывно сочинял захватывающую, пробирающую до озноба сказку о демоне ночи, извергнутом на свет жуткой прародительницей тьмы и хаоса Тиамат. Начать следует с сотворения мира; с того момента, когда повелитель мира Ашшур с помощью благородного Мардука победил Тиамат, и, разделив ее плоть пополам, создал небо и землю.

Выходило складно, ассирийцам должно понравиться. Они любят, когда вавилонянин отдает предпочтение Ашшуру.

Его ввели в небольшой сумрачный, освещаемый факелами, зал. Здесь на низком возвышении, в компании с каменными быками–шеду, в удобном просторном кресле полулежал сухонький, остроглазый старик. Справа, возле кресла и на шаг сзади, возвышался пожилой высоченный вельможа с внушительным лицом, бок о бок с ним стоял чрезвычайно волосатый мужчина средних лет. Скопец смекнул, что пожилой, это, должно быть, Иблу, а тот, кто помоложе и непомерно бородат, младший брат царя Шамши–Адад. За ними, среди их немногочисленных приверженцев партии Иблу, удалось разглядеть Нинурту–тукульти–Ашшура.

С левой стороны кресла, ближе других к царю стоял чрезмерно красивый молодой человек, за которым толпилось куда больше знатных ассирийцев. Этот красавчик, по–видимому, Шурдан.

Вот кого он никак не рассчитывал встретить в кругу приближенных к царю людей, так это известного в Вавилон чудака и знаменитого составителя гороскопов Набу–Эпира. Мардук–Закир–шуми, лишенный главного своего предсказателя, наверное, похудел с горя. Мысль сработала без промаха – уману являлся учителем скифянки, следовательно, без ее протекции его никогда не перетащили бы в Ашшур. Выходит, даже после того, что случилось в лесу, она здесь в фаворе, поэтому ни в коем случае нельзя начинать с обвинений в ее адрес.

Начнем с Бен–Хадада.

Вдохновленный близостью неотвратимой расправы и презрением окружавших царя сановников, Сарсехим с порога сообщил великую тайну – царь Дамаска явился из страны мертвых. Он – злобный Лабасу, порождение Тиамат, он сам порождает демонов. Всякий, кому дорог дневной свет и установленный земной порядок, должен вступить в бой с чудовищем. Небесные боги–игиги помогут герою, с их помощью он одолеет порождение тьмы.

Его ни разу не перебили.

Сарсехим приободрился. Прихлынуло вдохновение, и он, ритмически чередуя слова, повел рассказ о том, как ему, несчастному, лишенному милости богов, пришлось подчиниться сирийскому чудовищу. Затем Сарсехим описал сына чудовища, их логово – оно напоминает мрачную пещеру, сообщил, что их подданные плешивы и разнузданы. Завершил гимном герою, который отважится вступить в битву с демонами и сразить их, как некогда храбрый Гильгамеш одолел громилу Хумбабу. Эти строки показались автору особенно удачными, ведь он умело призвал тщедушного Салманасара расправиться с чудовищным Бен–Хададом.

— Кто, кроме тебя, сын неба! Кто, кроме тебя, надежда мира! Кто кроме тебя, оплот чести!..

Салманасар неожиданно махнул рукой.

— Хватит.

Сарсехим покорно замолчал, не спеша опустил вскинутые руки и, как бы выпуская из себя божественный пар, уронил голову на грудь. Пошатнулся, однако никто не бросился поддержать его, и евнух предпочел остаться на ногах, приберегая такое спасительное средство как падение на колени и лобызание ног, на крайний случай.

Вот что еще успел заметить Сарсехим – это доброжелательный прищур Шурдана и откровенный холод в глазах Иблу.

Салманасар неожиданно сменил позу. Царь привстал, перелег на правый бок и, по–простецки поджав под себя ногу и спросил?

— Чем ты можешь подтвердить свои слова? Почему я должен верить негодяю и предателю? Твой напарник–скиф утверждает, что Бен–Хадад не глуп, город сильно укреплен, у него много союзников.

— Мой напарник, государь, спасает свою шкуру.

— Ардис – старый боец, ему ни к чему лукавить, – вступил в разговор Иблу. – Его ценят в Вавилоне.

Сарсехим обратился к Иблу.

— Он хорош на поле боя, господин, но мы сейчас рассуждаем о другом – имеет ли право отпрыск мира мертвых царствовать в мире живых? С каких это пор подземные боги–аннунаки получили право вмешиваться в жизнь черноголовых, и не обязан ли каждый смертный противостоять им любым доступным ему способом? Ардис храбр, честен, но он чужак, ему трудно проникнуть в наши сокровенные таинства.

— А ты честен? – ехидно поинтересовался Иблу.

— Господину угодно шутить? – спросил Сарсехим. – Где он встречал честного евнуха?

В зале засмеялись, улыбнулся и Салманасар.

Сарсехим почувствовал, что угодил.

— Мы созданы для того, чтобы хитрить, изворачиваться, следить, докладывать… – Сарсехим приказал себе остановиться, но его уже понесло, и он с ужасом продолжил нанизывать слова. – Клятвы евнухов, что ливень в жару. Припекло солнце и вновь сушь. Евнухом следует пользоваться умело…

Неожиданно царь вскочил с кресла. Вавилонянин благоразумно рухнул на колени.

— Встань, – отмахнулся от него повелитель. – Ты не глуп, язык у тебя подвешен, но ты не привел ни единого доказательства чуждой миру живых природы Бен–Хадада.