Сентябри Шираза

Ширин вызывается помочь донести яблоки, но Лейла говорит, что справится сама. Они открывают скрипучую дверь в погреб, спускаются по деревянным ступенькам. Лейла дергает цепочку — загорается тусклая лампочка. В погребе прохладно и сыро. В одном углу сложены ящики с грушами и гранатами — Лейла взгромождает ящик на самый верх. Рядом с ящиками велосипед, спицы у него ржавые, шины спущены. Стоит тут и шкаф со сломанной дверцей, забитый всяким старьем: пастельных тонов юбками и шарфиками с геометрическим узором, все еще хранящими слабый запах духов. У стены составлены картины в рамах: акварельные пейзажи, рисунки углем. На полках покрытые пылью книги. В углу, под стопкой старых журналов, — наполовину открытая коробка. Ширин поддевает крышку ногой — в коробке лежат бурого цвета бутылки. Она вытаскивает одну, прямоугольной формы, с шагающим человеком во фраке и высокой шляпе, — такие бутылки ей знакомы. На этикетке по-английски написано: «Джонни Уокер».

— Гляди, тут их целая коробка!

Лейла берет бутылку и опускается на колени.

— А папа все твердит, что спиртное запрещено… — Возвращает бутылку на место и прикрывает коробку, разбросав по ней журналы. — Может, мама с папой не знают о бутылках? Может, они про них забыли? Как думаешь, сказать им?

— Лучше не надо. А вдруг кто-то из них знает, но не хочет, чтобы узнал другой?

— Ты права. Но хранить спиртное нельзя: если промолчу, не стану ли я злоумышленницей?

Религиозность Лейлы каждый раз поражает Ширин, но она держит свои соображения при себе. Считает, что это еще одно из их отличий, ведь Лейла живет на полу, так что сходства между ними быть не должно.

— Если ты молчишь, чтобы кого-то не подвести, Господь не накажет, — говорит она.

Лейла кивает, обдумывает слова Ширин. Потом берет веник и начинает мести пол. Ширин достает из шкафа старую юбку, прикладывает к себе. Вытаскивает несколько шарфов, шляпу… По мере того как шкаф пустеет, становятся видны папки — их штук десять — в глубине полки. Ширин открывает одну: Махмуд Мотамеди. Возраст: 36 лет. Профессия: журналист. Обвинение: государственная измена. Под словом «измена» запись: Восемь часов: дома никого; день: со слов служанки, хозяева уехали; полночь: охранники выламывают дверь — служанки тоже нет. Вероятное местонахождение подозреваемого: приморский дом в Рамсере[21].

Ширин открывает другие папки. Они совершенно одинаковые: разнятся имена, возраст, профессия, зато обвинения схожи: монархизм

, сионизм, пропаганда недостойного образа жизни. Что же это за папки, гадает Ширин. Означает ли «обвинение» что-то дурное, за что можно попасть в тюрьму? Но ведь отец ничего плохого не сделал, а вот сидит в тюрьме.

Ее пронизывает холод, — кажется, в комнате пахнуло зимой. Ширин оглядывается на Лейлу, та машет метлой, поднимая пыль. Ширин снова открывает одну из папок, вчитывается. В папках имена тех, кому, как и ее отцу, суждено исчезнуть. Ширин снова бросает взгляд на Лейлу — та склонилась над коробкой с книгами: выметает пыль за ней. Ширин осеняет: если унести одну папку, она спасет человека. Она хватает первую попавшуюся папку и запихивает за пояс, под длинное форменное пальто, затем по-быстрому складывает шарфы и шляпу обратно в шкаф.

— Знаешь, я, пожалуй, позвоню маме — попрошу заехать за мной, — как бы между прочим говорит Ширин подруге. — Что-то мне нездоровится.

Лейла разгибается, она раскраснелась.

— Вот как? Может, тебя проводить?

— Нет-нет. У тебя и так полно дел.

— Ну, тогда до завтра.

* * *

В ожидании мамы Ширин вытаскивает папку из-под пальто и сует в портфель. Мама Лейлы приносит Ширин стакан розовой воды.

— Присядь, Ширин-джан. Вот, выпей. У тебя, случаем, не температура — все лицо горит! — Она щупает лоб Ширин. — И вправду горячий…

Ширин подносит стакан ко рту. Руки ее едва заметно дрожат — она боится выронить стакан. А что, если мама Лейлы и под одеждой разглядит, как бьется у нее сердце? Вдруг она что-то заподозрит?

— Бедняжка, — говорит Фариде-ханом. — Тебе в самом деле нездоровится…

Заслышав сигнал маминой машины, Ширин отставляет стакан и тянется за портфелем, но Фариде-ханом опережает ее.

— Я понесу твой портфель, Ширин-джан, — говорит она.

На улице мамы здороваются.

— Спасибо вам, Фариде-ханом, — благодарит мама. — Извините, что Ширин обеспокоила вас…

— Что вы, Амин-ханом! Ничего подобного!

Фариде-ханом кладет портфель на заднее сиденье. Выпрямляясь, она оказывается лицом к лицу с матерью Ширин — похоже, она не знает, куда девать руки: трет их, опускает и, наконец, сует в карманы юбки. Видно, ей не по себе, она вроде бы в чем-то извиняется — Ширин уже случалось видеть, что люди вели себя так с ее матерью.