Серафим Саровский

Чудеса продолжились при крещении младенца, в Николая вселился бес: «…он закричал чрезвычайно громко, и из черных, как смоль, волос сделались белые, как лен»^{437} — так утверждает Мотовилов на страницах «Записок» в одном месте. В другом, рассказывая о своем аресте в Корсуни в 1833 году, он утверждает следующее. «И в первую ночь сего ареста от испуга получил белые волосы, носимые мною и доныне вот уже двадцать восьмой год без окрашивания в черный цвет, как богоданное свидетельство о моих страданиях за святое Божие дело»^{438}. Когда поседел Мотовилов — не столь важно, это пустяк по сравнению с тем, что бес, вселившийся в Мотовилова, вероятно, не отпускал его до самой кончины.

Этот бес «помог» Мотовилову во время обучения в Казанском университете, куда он поступил на словесный (филологический) факультет. «В половине университетского курса с Мотовиловым произошел случай, необыкновенно характерный как для всего, так и для той эпохи, которая его воспитала. В своих записках он туманно говорит, что «этот случай его поверг в такую бездну отчаяния, что он не мог его пережить, ибо должен был лишиться и своей дворянской чести, и дворянского звания, и быть отдану в солдаты». По словам Елены Ивановны, этот случай, это страшное несчастье, так потрясшее Мотовилова, был поцелуй, брошенный им в университетском коридоре одной барышне.

Поцелуй этот был замечен начальством, которое придало ему такое значение, что Мотовилов счел себя окончательно погибшим. Особенно его страшила мысль, что он убьет свою маменьку. А любил он свою маменьку так, как только могло уметь любить его чистое сыновнее сердце»^{439}

.

Во-первых, из этой цитаты можно сделать вывод — эпоха виновата в случившемся, а не предрасположенность юного студента к неадекватным действиям.

Во-вторых, в российских высших учебных заведениях в это время еще не обучались женщины и «барышня» была явно не из простых посетителей. Сексуальная одержимость Мотовилова начала проявляться у него уже в период студенческой вольницы (когда от роду ему было 14–15 лет).

В-третьих, совершенно непонятное желание сыновнего сердца убить любимую маменьку. Такая безумная мысль была у Мотовилова, и хорошо, что «маменька» была в это время далеко от сына.

Удрученный студент направляется к Черному озеру с намерением утопиться, но явление над озером образа Казанской Божией Матери останавливает его от совершения столь тяжкого греха. А вскоре дело удалось замять без последствий.

По окончании университета семнадцатилетний Мотовилов возвращается в родное поместье, где вскоре становится полноправным хозяином, так как умирает мама, оставив сыну большое наследство — имения располагались в трех губерниях: Нижегородской, Симбирской, Ярославской — и пятнадцатилетнюю сестру на попечении.

Об этом периоде известно очень мало, но некоторое представление можно составить по рассказу самого Мотовилова, который описывает свою беседу со старцем, состоявшуюся в октябре 1831 года.

«Тут батюшка отец Серафим приостановился и как бы задумался, и, вдруг свернув речь на другое, внезапно спросил:

— А что, ваше Боголюбие, вы сделали с девушкой вашего дворового человека, что у вас жила?

Я так и обмер, испугавшись и прозорливости старца, и вместе того, что как бы он не стал бранить меня за мой грех… Но старец, не дожидаясь моего ответа, стал продолжать:

— Святая Церковь Господня в правилах своих соборных так узаконяет, что, если кто поемлет свободную девушку и живет с нею, тот обязан жениться на ней после, и это долг требует того. Ежели девица не пожелает того, то устроить ее жизнь настолько безбедно, чтоб она уже потом по одной тяготе бедности не могла впасть в новые грехи и всегда благодарила бы Господа.

После этих слов мне стало легче на душе.

— Я так и сделал! — сказал я батюшке отцу Серафиму.

— Ну, — отвечал он, — и вельми хорошо, что так вы сделали, и да благословит вас Господь Бог!.. А были ли у вас от нее дети?

Я отвечал:

— Были: сын и дочь!

— Живы ли они?

— Нет!