Заурчал холодильник, врезаясь в наше налитое свинцом молчание. Аккуратно поставив стакан с водой на подоконник, я встала, повернулась к окну, на секунду взглянула в глаза своей блеклой копии в черном проеме, зажмурилась.
- Я не знаю, что вам сказать. Только очевидное: ваши отношения с братом касаются лишь вас обоих. Ни окружающих, ни тем более меня. Вам не надо было…
Савельев не дал мне договорить.
- Впутывать вас? – повышенный, непреклонный тон. – Вы сегодня разве не заметили, что уже давно в них замешаны целиком и полностью?
- Как и все те, кто стал свидетелем вашей ссоры, да? – не сдержавшись, вставила я.
Робко звякнула о блюдце сдвинутая им чашка, в черном зеркале окна я увидела, что мужчина поднялся с места и теперь смотрел на меня, нахмурившись.
- Я сглупил, подвел себя и вас. Если бы я мог все переиграть…
Переиграть? Ничего нельзя переиграть. Опрометчивость и отсутствие чуткости, как я убедилась теперь, свойственны как младшему, так и старшему брату.
Так какая тут может быть симпатия и притяжение?
Настал подходящий момент прояснить то, что давно требовало прояснения, расставить все по своим местам.
- Вадим Евгеньевич, - я смотрела в глаза его отражению в оконном стекле, чувствуя, как подступает дрожь волнения. – Вы в курсе, какие сплетни ходят про вас… и про меня?
Он с вызовом приподнял бровь:
- Меня никогда не занимали те десять процентов моих сотрудников, которые просто не могут найти, в чем упражнять свой, как видно, не слишком обширный ум.
- Это как раз то, что пристает надолго и надежно и из чего остальными девяноста процентами лепится репутация, - поежившись, я стиснула на груди руки.
- А я полагал, репутация лепится из проявленных профессиональных качеств.
- Никогда и нигде обо мне не судили исходя из профессионализма. Но в «Мэнпауэр» стало еще хуже. В этом моя вина…
- То есть вначале повод дал Дима, а сейчас я? – ощетинился Вадим. Я быстро развернулась к нему.
- Я и раньше указывала вам на то, что дружба между начальником и сотрудником приводит к двусмысленным последствиям. А если сотрудник женщина, то к вдвойне неприятным.
- Иными словами, чем дальше мы с вами будет держаться друг от друга, тем счастливее вы будете. Так?
Он зло иронизировал, в серых потускневших глазах застыла обида. Я видела, осознавала, как больно ему делаю. Этого стоит возвращение контроля над своими эмоциями, над необычным, мало объяснимым дружеской связью притяжением к нему, над тем, чтобы больше не быть замешанной в ссору братьев, над слухами, старыми и теми, что стартуют со спринтерской скоростью в понедельник?..
- Что ж, всегда знал, что это было лишь делом времени, - вполголоса произнес Вадим, словно для самого себя.
Тяжело стучавшее сердце отбивало секунды безмолвия. Горло надсадно ныло, будто сдерживая рвущиеся наружу слова, и я провела по нему пальцами.
- Скажите, - жестко спросил он, - дело действительно только в слухах и горстке злопыхателей?
Не выдержала его прожигающего, обвиняющего взгляда и отвела глаза. Подавила возмущение тем, что он считал себя вправе вот таким образом напирать, задавать подобные вопросы. Жалела, что решила его выслушать, впустила в свой дом, подпустила так близко…
Для нас обоих будет лучше сохранять максимальное расстояние.
Несколько долгих мгновений Савельев ждал моих слов, не сводя с меня взгляда, от которого словно морозом скребло кожу, а затем быстро развернулся и зашагал в прихожую. Промедлив пару секунд, я отправилась за ним. Делая порывистые движения, явно находясь на взводе, он одевался.
- Оставайтесь, ведь вы еще не вызвали такси, - сочла необходимым вмешаться я.
- Вызову на улице, там и подожду, - он бросил на меня сердитый взгляд. – Мне не помешает хорошенько остудить голову.
Досада, растерянность, раздражение и обида – сейчас мы оба испытывали эти чувства. Только он не собирался запирать их и бороться с ними, не делал ни малейшего усилия, а я… Как бы я ни хотела остаться одна, есть элементарные законы гостеприимства и человеческого участия.
- Возможно, ожидать придется долго, а сегодня морозно. – Прикусив губу, я наблюдала за тем, как, присев, он зашнуровывал ботинки, его пальцы слишком сильно, напряженно потянули шнурки. – Я прошу вас, останьтесь.
Закончив, он выпрямился, шагнул вперед, нависая надо мной. Я, задрав голову, смотрела в его сверкающие потемневшие глаза, в ноздри ударил аромат его туалетной воды, хвойный, чуть оттененный нотами кожи куртки и ментола. Сокрушительное ощущение его теплоты, силы, близости... От жаркой волны трепета и смеси сильнейших противоположных эмоций я содрогнулась и отступила к вешалке.
- Вы с трудом меня впустили, а теперь хотите, чтобы я поверил, что вы обрадуетесь, если я задержусь, - холодно отрезал Вадим.
- Вы импульсивно судите и поступаете. Так нельзя.
Сардонически усмехнувшись, Савельев не ответил, потом повернулся и, щелкнув замком, вышел за дверь.
Я судорожно обхватила себя руками.
Тишина. Пустота. Бессилие.