Сердца. Сказ 3

Роксана и Самсон встретили лучезарными улыбками и призывами отобедать, ибо с охоты – только-только – принесли молодых ястребов. Слуги встретили пытливыми взглядами и гневными замечаниями в спину. Мы сели за стол: я не досчитался старшего из братьев – Гелиоса, одного из близнецов – Аполлона и старшенькую, пожару равную, сестрицу – Джуну. Это хорошо. Не хорошо – что остальные из клана Солнца не прислушались к моим словам.

– Ваши люди вам боле не верны, – сказал я и уклончиво подмигнул полным бокалам.

Хозяева поспешили заверить, что подле них – верные из верных, да и попрекнуть людей в отсутствии или ослаблении их веры равнялось признанию измены. Религия – тяжёлая плата.

– Значит, они изменники, – заключил я. – И Богам дозволено, нет!, богам надобно их наказать, ведь правосудие свершится всё равно. Даже если десяток лет спустя.

Меня колко подбили должностью: я не вестник, а делец. И если не дело привело меня, а новость – опасаться нечего. Откуда эти мысли? В последние недели невероятный шквал сплетен и угроз обрушился на такой гостеприимный и грамотно ведущий свои дела дом. Одну из дочерей похитили, но – благо – вернули; она посмотрела на меня и тут же опустила взор. Всё еще отходила…

Слово за слово, веселье вновь наполнило гостиную и столовую резиденции Солнца. Хозяин дома поднял бокал и тост и, поблагодарив меня за визит, а семью за её наличие, пригубил. Пригубили остальные. Только мой бокал остался нетронут.

Я сказал:

– Вы вынуждаете других людей принимать обязанность мщения.

Улыбки на лицах замерли, замерли и тела на стульях, с которых родичи не успели воспрянуть. Яд подействовал молниеносно и не ударил по красоте клана. Я посмотрел на притаившуюся за дверью прислугу; те понурили взгляд и спрятались: хватило совести и ума. Какие самодостаточные, умные и перспективные лица – все как на подбор; и так оплошали… Поднялся к спальням на втором и услыхал протяжный, сходящий на нет, вой. Над Джуной, которой я не досчитался за обедом, склонился её молодой – из числа прислуг – любовник. В воздухе разило предшествующим развратом. Мальчишка, обматывая вокруг кулака использованную бельевую нить, посмотрел через плечо: смолчал и отвернулся. Джуна задохнулась.

Я покинул резиденцию, как вдруг расслышал выстрел неподалеку. Машину, брошенную за территорией дома, покинул водитель – осёкся, хлопнул дверьми и засеменил в мою сторону. Отвлёк его силуэт садовницы Пенелопы, будущим детям которой было начертано восполнить долго отсутствующих в доме прислуг. Сквозь автомобильное стекло, изрядно покрытое дорожной пылью, взирал второй из близнецов: в виске зияла причина недавнего выстрела.

Я ушёл.

И так было всегда. Все меня видели и никто не замечал.

Клан Солнца пал. Воскреснуть ему поможет…нет, не оставшийся единым в живых наследник в лице Гелиоса…супруга его, во спасение которой он сойдёт с небосвода сам. Солнце угаснет, дабы Луна воспрянула и подняла их имя выше прежнего.

Женщина

– Остановить здесь, – приказываю я. – Выйти всем.

Я посмотрела на резиденцию, убедилась в крепком сне бога Солнца и отправила конвой обратно. Сопровождающие меня вздохнули с облегчением. Рано. На горизонте объявился Монастырь, а я объявила об остановке.

– Осталось ехать недолго, госпожа, – говорит водитель.

– Нам всем нужно подышать воздухом. В кабине душно.

– Мы привыкли…

Бросаю колкий взгляд и повторяю:

– Остановить. Здесь. Выйти. Всем.

Исполняют.

Покидаю душную кабину первой и, отойдя на пару метров в сторону, обращаюсь к уродливой пустыне. Но пусто было не на Земле: внутренние полые пространства ухватили людей и сгустками отсутствующих душ прижигали сердца.

Меня трясёт, но сожалений я не испытываю. Не желаю воображать бессмысленные отговорки.

– Госпожа, – обращается ко мне один из водителей, – с вами всё хорошо?

Госпожа. Когда они ворвались в дом Солнца и речами своими оскорбляли единственных его представителей, такого покладистого тона слышать я не могла.

С вами. Уважение сквозило из каждого слова, чего не было в момент командования погубившего Гелиоса (и нашу семью) щенка; все они намеренно огибали моё имя и сан, ссылаясь на безродное «девчонка».

Хорошо? Мои дела обстояли лучше, чем их, о чём я предпочла не распространяться.

Потому, игнорируя вопрос, велю отойти на некоторое расстояние. Один из них догадывается. Он кидается в мою сторону с сиплым криком, дабы предотвратить запланированное, но оружие – вылетевшее из платья – горланит раньше. Водитель оказывается близок, а потому алые капли приглаживают мои щёки как некогда солнце вырисовывало свои пигменты на лице Гелиоса. Второй водитель растерянно озирается и убегает, но я – без колебаний, то страшно? – нагоняю его свинцовыми близнецами. Третий – что назвал меня госпожой – валится коленями в сухую землю и, предаваясь молитвам, просит пощады.

– Не каждый, кто молит о пощаде, заслуживает её, – говорю я. – Ровно как и не каждый молчащий смиренно принимает свою судьбу.

Мужчина называет меня богиней Солнца и извиняется.

– Бог простит, – смеюсь я. Вот только Боги не прощают, им ведомо лишь одно – кара; боги карают – только.