Сердца. Сказ 3

Некто из приближённых – до того шепчущихся – затихает и слушает разговор. Бог Удовольствий, находясь за плечом злого мальчишки, бросает на Луну суровый взгляд и жестом просит остановиться.

– Должно быть, должно быть…вот же заладил! – в сторону отбрасывает богиня. – В вас нет уважения к дому Солнца, не так ли? – брызжет она вопреки терзающей толпе и постулатам современности. – Вы не знакомы с моим супругом или отрицаете его влияние и сопутствующие любому зрелому уму чувства самодостаточности, эгоизма и моногамности? Мой мужчина не одобряет даже вашего взгляда.

Богу Войны не находится, что ответить, а потому Луна – остановись, безумная! – вторит:

– Ужасны в мужчине напыщенная горделивость и слова без действий, но еще ужаснее – неспособность принять поражение.

– Кажется, говорим мы о разных вещах, – незамедлительно врывается в беседу Бог Удовольствий, спасая каждую из соперничающих сторон; одна его рука падает на плечо Бога Войны (и тут же оказывается сброшена далее), а другая с тяжестью сжимает женский локоток.

– Я убью тебя, Луна, – по губам прочитывает женщина и аналогично – фыркнув – отстраняется от излишнего жеста.

– Не наблюдаю вашего супруга, – отзывается Бог Войны, должный принять её неприятие и отступить.

– Он столько времени терпел ваши выходки, что ныне поручил эти заботы мне.

– Не позорь дом Солнца! – швыряет Бог Удовольствий, уводя женщину поодаль; они встают совсем близко ко мне: вот только вновь я тенью мешаюсь за плотной драпировкой штор и вкушаю забродившие плоды.

И женщина быстро высказывается, что не может поверить: как легко и просто они говорят о таких вещах, как люди – забродившие плоды – пьяны сами собой и не различают здравие от слабоумия.

– Не могу поверить! – повторно восклицает Луна.

– Твой упомянутый муж недалеко от нас ушёл, – отвечает Бог Удовольствий. – И всё же: не позорь! Не разрывай его наработанные связи и – пущай не самые качественные – отношения. Всё это тебе пригодится.

– Иногда мне кажется единственное, что может пригодиться в вашей компании – верёвка и стул.

– Не воображай.

Бог Удовольствий отступает и, благодаря приобретённым ораторским качествам и развитой способностью разряжать любые споры, о чём-то вещает задействованным в разговоре людям. По правде, он обыгрывает ситуацию злобными комментариями и забавляется общим чертам. Богоподобные успокаиваются и оседают, однако некоторые из них – большинство – в душах своих хоронят залежи гнева и недовольства; теперь они по праву точат зуб на юную Богиню.

– И что это было? – в шёпоте допытывает Бог Удовольствий и плечом прижимается к одиноко стоящей у столика Луне.

Сама же Луна ругается на старом наречии – откровенно (так как все языку внимают), но негромко: эти закоренелые безумцы и моральные уродцы кипятят в ней кровь и студят жилы.

Бог Удовольствий просит спокойствия и отнимает у женских рук очередной бокал.

– В тебе говорят градусы.

– В тебе тоже. И однажды таков глас оказался вердиктом.

– Не сейчас, Луна…

Бог Удовольствий, в очередной раз перепрыгивая с темы, просит назвать самую привлекательную девушку на вечере. Очаровательный женский взгляд пронизывает его льдом, а мужской голос напевает:

– Вот из тех.

И кивок приходится на стол по другую сторону залы; через паркет и завесы людей.

– Рыжая.

– Давай без рыжих. После Сибирии я болезненно принимаю этот цвет.

– Блондинку, значит, тоже не предлагать? – злостно зудит женщина. – Правее.

– Она из Монастыря. Я продал её в жёны несколько лет назад, а принцип «не прикасаться к монастырскому» свят до сей поры.

– О чём мы говорим? – и Луна недовольно складывает руки на груди. – И всё же блондинка. С короткими волосами.

– Одна из жён Бога Ненависти. Отличный выбор.

– Прости?

– Твой муж тоже любил так делать.

И мужчина рассекает по залу, прытко перенимая обрывки фраз и умудряясь отвечать на них, и мужчина склоняется к немощному силуэту в простом платье, и мужчина облепляет доступную приглашениями, предложениями и поцелуями. Они немедля поднимаются на второй этаж.

А я перевожу взгляд на Луну, которая, не веря происходящему, едва удерживается за кайму стола и следом приземляется на пуф неподалёку. Вот так просто, Луна, всё верно. Впервые окропляю её чудесные черты жалостью и состраданием; их отношения были загадкой (для всех), однако они были, а потому являлись постоянными зачинами болтовни и сплетен. Но, несмотря на развязность их характеров, женщина не ожидала подобного пренебрежения.

– Вам помочь, богиня? – спрашиваю я.

Луна, не обернувшись, отказывается и от помощи, и от присутствия на вечере, а потому резво покидает резиденцию. Нахожу её в саду. На том же самом месте, где мы беседовали впервой. Происходило то при свете дня, однако с затаившимся под тучами солнцем, а ныне – с её приятельницей луной.

– Ваша печаль разбивает мне сердце, – признаюсь я и лукаво проникаю в беседу.

– С меня достаточно сердец, – в пустоту сообщает женщина. – Сохраните его: здесь таковые больше не имеются.

И она одаривает меня морозным взглядом. Узнаёт, дивится…!