Спустя целую жизнь Биттерблу поравнялась со ступенями, и вот тут ей уже стало все равно, видит ее Саф или нет. Опустившись на четвереньки, она приблизилась к лестнице и оценила положение. Ступени покрывал косой, неровный слой снега. Внизу стоял человек; его лицо и волосы были скрыты капюшоном. Он откинул капюшон. По.
Биттерблу уселась на верхней ступеньке и заплакала.
Он забрался к ней, сел рядом с внешнего края и обнял. Каким облегчением было ничего не говорить и не объяснять. Она вспомнила, и он все понял.
– Солнышко, ты не виновата.
«Не надо, По. Просто… не надо».
– Хорошо. Мне так жаль.
Вместо слов утешения он молча снял с нее шапку, собрал распущенные волосы и снова надел так, чтобы их не было видно. Поднял ей воротник и натянул шапку еще ниже. Держался с внешнего края, пока они спускались, и крепко обнимал ее одной рукою, а потом повел по пустым переулкам к узкой двери в стене.
За дверью был очень длинный, очень темный и сырой туннель.
Наконец они прошли его до конца и остановились перед новой дверью, из-под которой сочился свет.
– Погоди-ка немного, – сказал По. – Пока что там слишком людно.
– Мы сейчас окажемся в восточном коридоре? – спросила Биттерблу.
– Да, и проберемся к тайному ходу, который ведет в покои твоего отца.
– А почему тайком?
– Чтобы все думали, что ты вернулась в замок вчера, рассказала нам о Тиэле и с тех пор не выходила из своих покоев.
– Чтобы никто не вспомнил о существовании разводной башни?
– Да.
– И не задумался, откуда вы узнали про Тиэля?
– Да.
– Ты уже всем рассказал?
– Да.
«О, спасибо. Спасибо, что снял с меня эту обязанность».
– Ладно, – сказал По. – Давай-ка поторопимся.
В коридоре – ослепительно светло. Они перешли его, за гобеленом с зеленой тигрицей открыли следующую дверь и снова оказались во мраке. Петляя по коридору, поднимались без лампы, и По предупреждал ее, когда на пути встречались ступени.
Наконец они выбарахтались из-под еще одного тяжелого гобелена в комнату Лека. Едва передвигая ноги, она поднялась по лестнице. Наверху По постучал. В замке отчетливо скрежетнул ключ. Когда дверь отворилась, Биттерблу упала в объятия Хильды.
Глава сороковая
Пакетики с водяным пасленом лежали в шкафу в ванной комнате. Она и представить себе не могла, что, впервые принимая эти травы, будет чувствовать себя такой… потерянной.
Выйдя обратно в коридор, Биттерблу поплелась к дверям.
– Вам не помешают ванна и завтрак, ваше величество, прежде чем вы предстанете перед слугами, – мягко сказала Хильда. – Нарядитесь в свежее платье и начните с чистого листа.
– Не бывает в жизни «чистого листа», – проговорила она отрешенно.
– Вам не нужно повидать Мадлен, ваше величество?
Биттерблу хотелось повидать Мадлен, но – нужно? Нет.
– Не думаю.
– Давайте я ее позову на всякий случай, хорошо, ваше величество?
И вот Хильда с Мадлен уложили ее в ванну, чтобы отскрести пот и грязь, помогли вымыть волосы, забрали грязное платье и принесли свежую, чистую одежду. Мадлен тихонько болтала, и ее привычный странный говор удерживал Биттерблу в реальности. Интересно, остались ли у нее на теле следы ночи, проведенной с Сафом, видят ли их Хильда и Мадлен? Следы борьбы с Тиэлем? Не важно, главное, чтобы никто не задавал вопросов. У Биттерблу было смутное чувство, что вопросы разобьют ее скорлупу на мелкие осколки.
– Как там Брен и мои стражи? – спросила она.
– Пока что им очень тошно, – сказала Мадлен, – но это все пройдет. Ближе к вечеру я еще схожу к Брен.
– Я обещала Сафу новости.
– Лорд Гиддон проведает Сапфира после заката, ваше величество, – успокоила ее Хильда. – И передаст все новости, какие у нас есть.
– А с Помером все хорошо?
– Помер в тяжелой хандре, – ответила Мадлен. – Но в остальном идет на поправку.
Биттерблу не ожидала, что от завтрака ей станет хоть сколько-нибудь лучше. И когда стало, впервые ощутила незнакомую доселе вину. Почему она с такой легкостью поправляется, почему сытная трапеза столь приятна желудку? Как посмела она хотеть жить, когда Тиэль хочет умереть?
Лионидские стражники в лазарете, казалось, были признательны ей за визит и за благодарность.
Помер сидел в постели, опираясь на подушки, с наискось перевязанной головой.
– Столько книг, – простонал он. – Утеряны. Невозвратимо. Ваше величество, Мадлен говорит, мне нельзя работать, пока не перестанет болеть голова, но я считаю, что она болит от безделья.
– Звучит неправдоподобно, Помер, – ласково сказала Биттерблу, – учитывая, что вас по ней стукнули. Но я понимаю, о чем вы. Над чем вам хочется поработать?