Сердце королевы

Стискивая пальцы, Биттерблу вернулась на свое место и тоже села; потом испуганно подскочила и села снова – но на этот раз уже не на свой меч. «По. Ты меня слышишь? Можешь прийти? О, прошу тебя, приходи скорее!»

Держа разум открытым для По, она перевела внимание на стражников, которых вокруг Сафа был целый отряд.

– Кто из вас, воины, желает объяснить, почему монсийская стража так жестоко обошлась с этим человеком?

Один из стражников встал, щурясь: лицо его так заплыло багровыми синяками, что от глаз остались узкие щелочки.

– Ваше величество, – начал он, – я – капитан этого отряда. Заключенный сопротивлялся аресту так, что один наш воин сейчас в лазарете со сломанной рукой. Иначе мы бы его не тронули.

– Паскуда, – раздался неверящий голос Сафа.

– Нет! – крикнула Биттерблу, вскочив и указав пальцем на стражника, который замахнулся, чтобы снова ударить Сафа. – Мне все равно, как он вас называет, – сказала она воину, хотя прекрасно поняла, кого Саф имел в виду. – Бить заключенных недопустимо, если это не самозащита.

«Ох, По, он не умеет держать язык за зубами. Если ему вздумается сказать правду, не знаю, что я буду делать. Притворяться, что он спятил? Безумие не поможет его освободить». Половина зала снова встала на ноги. Ей захотелось завопить в голос. Она опустилась в кресло:

– Какие доказательства я пропустила? В чьем убийстве он обвиняется?

– Конструктора из восточного города по имени Айвен, ваше величество, – сказал Пайпер.

– Айвен! Это тот, который построил мосты? И украл арбузы? Он мертв?

– Да, ваше величество. Тот самый Айвен.

– Когда это случилось?

– Две ночи назад, ваше величество.

– Две ночи назад, – повторила Биттерблу и лишь потом осознала, что это значит. Ее глаза метнулись к Пайперу. – Позапрошлой ночью? В котором часу?

– Незадолго до полуночи, ваше величество, под часовой башней на Чудовищном мосту. У нас есть свидетель, который все видел. Часы пробили сразу после.

Биттерблу почувствовала, как сердце уходит в пятки, через них – в пол, а дальше в самую землю под замком, и заставила себя посмотреть на Сафа. И да, конечно же, он уставился на нее в ответ, скрестив руки, с мерзкой кривой ухмылкой на разбитых губах. Ибо прекрасно знал, что позапрошлой ночью, незадолго до полуночи, он держал Биттерблу за руки на крыше печатной лавки, отвечая на ее третий вопрос и отвлекая от мысли, будто она вот-вот свалится в бездну. Он бросил ей свои часы, чтобы помочь забыть о высоте. Они вместе слушали, как пробило два. «По, я не понимаю, что тут творится. Кто-то лжет. Что мне делать? Если я скажу правду, мои советники будут знать, что я сбегаю по ночам, а я не смогу этого вынести, просто не смогу, они никогда больше мне не поверят, будут перечить во всем, я окажусь под надзором. И все королевство будет судачить о моей тайной связи с лионидским матросом, который к тому же еще и вор. Моей репутации конец. Я опозорю себя и любого, кто встанет на мою сторону. Что мне делать? Как выпутаться?

Где ты?

Ты ведь меня не слышишь, да? Ты не придешь».

– Обвиняемый заявил, что у него есть алиби, ваше величество, – продолжал Пайпер. – Он утверждает, что сидел с другом на крыше и смотрел на звезды. Кроме того, он утверждает, что этот человек живет в замке, но его настоящее имя обвиняемому неизвестно. Парадоксальным образом, он также отказывается описать нам этого человека, чтобы мы его разыскали. Из чего можно заключить, что никакого алиби у него нет.

«Из чего можно заключить, что даже под угрозой приговора Саф защищает тайны тех, кого считает друзьями. И не важно, что его самого в эти тайны даже не посвятили».

Выражение лица Сафа не менялось, лишь становилось все более жестким и суровым, а усмешка – все более горькой. Она не увидела в нем никакой нежности к себе. Нежность предназначалась Искре, а Искры больше не было.

«По. У меня нет выбора».

Биттерблу поднялась на ноги.

– Не вставайте, – приказала она и, не в силах удержать дрожь, сомкнула пальцы на рукояти меча, чтобы не обхватить себя руками за плечи. Потом посмотрела Сафу в лицо и продолжила: – Я знаю настоящее имя этого человека.

Двери в конце зала с грохотом распахнулись, и влетел По – да так стремительно, что народ завертелся на скамьях, вытягивая шеи в попытке разглядеть, где переполох. Остановившись в главном проходе, сам весь в синяках, тяжело дыша, По крикнул Биттерблу:

– Сестра! У вас тут дверь заедает! – Потом он притворился, что окидывает взглядом собравшихся.

За этим последовало столь виртуозно сыгранное изумленное узнавание, какого Биттерблу еще никогда не приходилось видеть. По замер, на лице отразилось чистейшее удивление.

– Саф, – сказал он. – Великие моря, это ты? Уж не обвиняют ли тебя в чем?

Было ясно, что еще не время радоваться, и все же Биттерблу с облегчением рухнула в кресло. Она решила ничего не говорить, пока не поймет, что задумал По. Кроме, пожалуй, единственного слова: «Пайпер», – чтобы тот еще раз повторил обвинения, выдвинутые против Сафа, давая По возможность сыграть изумление и возмущение.