– Рядом с восточной стеной, – ответила Биттерблу, – не сразу у нее, а через одну улицу. Как тебе в голову пришло просить ее присматривать за мной, По? Она в розыске! И ты, выходит, рассказал ей, что я бываю в городе по ночам?
– Как она должна была дать тебе знать? – спросила Катса.
– Я же говорил, – сказал По Биттерблу, – я ей доверяю.
– Так доверяй ей свои тайны, а не мои! По! Скажи, что она не знает!
– По, – произнесла вдруг Катса таким странным голосом, что оба замолкли и обернулись к ней. Она отступила почти к самой двери, стискивая «одежду» из простыни обнаженными руками так, словно ей было холодно. – По, – повторила она, – как Хава должна была дать тебе знать? Ты что, велел ей явиться к нам?
– В каком смысле? – спросил он; потом тяжело сглотнул и со сконфуженным видом потер затылок.
– Как, – сказала Катса, – ты объяснил ей, откуда тебе известно, что она – человек, а не статуя?
– Ты торопишься с выводами.
Катса уставилась на По с таким выражением лица, которое Биттерблу нечасто случалось у нее увидеть. Как будто ей ударили под дых.
– По, – прошептала Катса. – Она же совершенно чужой человек. Мы ничего о ней не знаем.
По, который так и стоял, уперев руки в бока, опустил голову и вздохнул.
– Мне не нужно твое разрешение, – обреченно произнес он.
– Но это было безрассудно! И подло! Ты ведь обещал предупреждать меня, когда решишь рассказать кому-то новому. Разве не помнишь?
– Предупреди я – и мне пришлось бы выдержать твою осаду, Катса. Мне нужна свобода распоряжаться собственными тайнами, не воюя с тобой каждый раз!
– Но если ты передумал насчет обещания, – в отчаянии проговорила Катса, – нужно было мне сказать. Иначе ты, получается, нарушил его, а это все равно что солгать. Как так вышло, что я тебе все это объясняю? Обычно ты должен объяснять такие вещи!
– Знаешь что? – с внезапным жаром заявил По. – Мне слишком тяжело, когда ты рядом. Я не могу с этим разбираться, каждый миг понимая, как тебе страшно!
– Если ты воображаешь, что я оставлю тебя, когда ты в таком состоянии…
– Тебе нужно уехать. Мы договорились. Ты едешь на север – проверять туннель в Истилл.
– Я не поеду. Никто никуда не поедет! Если ты решительно настроен разрушить себе жизнь, то, по крайней мере, твои друзья будут рядом, когда это случится!
Катса уже перешла на крик; они оба кричали, и Биттерблу сжалась в кресле, жмурясь от ужасного шума, обеими руками прижимая влажную ткань к груди.
– Разрушить себе жизнь? – орал По. – Наоборот, я пытаюсь ее спасти!
– Спасти? Ты…
– Помни уговор, Катса. Если ты не уедешь, уеду я – и ты меня отпустишь!
Стискивая дверную ручку так сильно, что Биттерблу не удивилась бы, если бы та отломилась, Катса долго смотрела на По и ничего не говорила.
– Ты все равно собиралась уехать, – тихо сказал По, шагнув к ней и протягивая руку. – Любимая. Ты собиралась уехать, а потом вернуться. Это все, что мне сейчас нужно. Мне нужно время.
– Не подходи! – воскликнула Катса. – Нет. Больше ничего не говори, – добавила она, когда он снова раскрыл рот. По ее лицу скатилась слеза. – Я тебя понимаю. Полностью. – И, потянув дверь на себя, Катса проскользнула в щель и исчезла.
– Куда она? – испуганно спросила Биттерблу. – Она же не одета.
По тяжело опустился на кровать и уронил голову в ладони:
– Поедет на север, искать туннель в Истилл.
– В такой час? Но у нее нет припасов! Она закутана в простыню!
– Я заметил Хаву, – хрипло сказал он. – Она прячется в галерее искусств. У нее руки в крови, и она говорит, что напавший на тебя человек мертв. Я оденусь и поднимусь к ней, посмотрю, что ей известно.
– По! Ты позволишь Катсе уехать вот так?
Он ничего не ответил. По слезам, которые он пытался скрыть, Биттерблу поняла, что обсуждать это у него нет желания.
Мгновение Биттерблу молча смотрела на брата. Потом, приблизившись, коснулась его волос.
– Я люблю тебя, По, – сказала она. – Что бы ты ни сделал.
И ушла.
В гостиной горела лампа. Синева комнаты утопала во мраке, а на столе лежал сверкающий серебряный меч. Казалось, он впитывал в себя весь свет.
Рядом лежала записка.
Биттерблу подняла меч. Рукоять была прочной, тяжелой и хорошо сбалансированной, подогнанной как раз по руке. Клинок простой, ослепительно сияющий в темноте. «Орник поработал на славу, – подумала она, вскинув меч. – Сегодня он бы мне пригодился».