На некоторое время Биттерблу отвлеклась от бумаги. Наконец, крепко стиснув перо, мелким почерком, словно шепотом, написала: «В последнее время я ужасно много думаю о власти. По говорит: одно из преимуществ богатства в том, что о нем можно не думать. Наверное, с властью то же самое. Я чувствую себя бессильной куда чаще, чем могущественной. Но ведь у меня есть власть, верно? Я могу ранить советников словами, а друзей – ложью».
«Интересные примеры вы приводите», – сказал Гиддон с едва слышной усмешкой.
«А что? – написала она. – Чем вам не нравятся мои примеры?»
«Начать с того, что вы поставили на карту благополучие каждого жителя королевства, предложив Совету сделать ваш город штаб-квартирой кампании по свержению истиллского короля. А потом попросили короля Рора предоставить вам лионидский флот на случай войны. Вы ведь понимаете, что подобные шаги – наивысшее проявление могущества?»
«Хотите сказать, мне не стоило так поступать?»
«Быть может, не стоило так поступать из прихоти».
«Это была не прихоть!»
«Вам хотелось удержать друзей рядом с собой! – сказал Гиддон. – И вы не видели войны, ваше величество. Разве могли вы понять принятое вами решение? Осознать истинный масштаб его последствий?»
«Почему вы говорите мне об этом сейчас? Вы же были на том собрании, – написала она. – Вы им почти руководили! Могли бы возразить!»
«Но ведь вы ведете беседу сама с собой, ваше величество, – напомнил Гиддон. – Меня же на самом деле здесь нет. Это не мои возражения».
И он растворился в воздухе. Биттерблу снова осталась одна. Она опустила странное письмо в огонь, зависнув в паутине вопросов без ответа, но зная, что ей так или иначе необходима помощь Сафа, чтобы выяснить, кто охотится на искателей правды, – и не важно, сумеет ли он когда-нибудь простить ей злоупотребление властью.
Ашен принимала дурные решения из-за Лекова тумана. У Биттерблу такого оправдания не было; за свои дурные решения отвечала лишь она одна.
С этой удручающей мыслью Биттерблу пошла в гардеробную за капюшоном и брюками.
Глава двадцать четвертая
На стук открыла Тильда. Обнаружив за дверью королеву, она удивилась, но глядела ласково.
– Входите, ваше величество, – сказала она.
Такого приема Биттерблу не ожидала; ей стало очень стыдно.
– Прости меня, Тильда, – прошептала она.
– Я принимаю ваши извинения, ваше величество, – просто сказала та. – Нам отрадно знать, что все это время королева была на нашей стороне.
– Так вы это понимаете? – воскликнула Биттерблу.
Она шагнула за порог и оказалась в залитой светом лавке. Брен, стоявшая у станка, спокойно оглянулась на нее. На столе за Брен, буравя гостью угрюмым взглядом, сидел Саф, а Тедди стоял в дверях задней комнаты.
– О, Тедди! – радостно ахнула она, не сдержавшись. – Я так счастлива видеть тебя на ногах.
– Спасибо, ваше величество, – сказал он слегка улыбнувшись, и она поняла, что прощена.
На глазах вскипели слезы.
– Вы слишком добры ко мне.
– Я с самого начала вам доверял, ваше величество, – сказал Тедди, – еще не зная, кто вы. У вас щедрая и чуткая натура. Сердце радуется от мысли, что у нас такая королева.
Сапфир демонстративно фыркнул. Биттерблу заставила себя посмотреть на него.
– Мне очень жаль, – сказала она. – Я влезла в вашу жизнь и соврала вам всем. Простите мне этот обман.
– Так себе извинение, – хмыкнул Саф, соскользнув со стола и скрестив руки на груди.
Эта враждебность играла ей на руку. Давала чувству вины нечто твердое и острое, на что оно могло броситься грудью.
– Я прошу прощения за свой проступок, но за свои извинения я прощения просить не буду. Мне хотелось бы поговорить с тобой наедине.
– Еще чего.
Биттерблу пожала плечами:
– Что ж, тогда мою версию событий услышат все. С чего начнем? Может, с предстоящего суда за измену, на котором мне придется свидетельствовать, что я видела, как ты украл корону?
Сапфир подошел к ней вплотную.
– С удовольствием объясню судьям, почему вообще оказался в ваших покоях, – невозмутимо заявил он. – Будет забавно испортить вам репутацию. Это скучный разговор. Мы закончили?
Она со всего размаху влепила ему пощечину. Он схватил Биттерблу за запястья, а она пнула его в голень, потом еще раз, пока наконец он с руганью не отпустил ее.
– Тиранка, – выплюнул Саф.
– Бандит, – парировала она, толкая его в грудь. Слезы потекли по щекам. – Что тебе за радость, если мы оба погибнем? Что за гнусная, извращенная радость? Измена, Саф? Почему тебе надо было сделать что-то настолько феерически
– Вы играли мной! Унизили меня и оскорбили моего принца, заставив лгать ради меня!
– И потому ты решил отправиться на виселицу?
– Я взял эту побрякушку вам назло, – сказал он. – То, что последствия вас расстроят, – просто вишенка на торте! Я рад, что за это вешают!
Комната опустела, они остались одни. Его тело, его тяжелое дыхание были слишком близко; она протолкнулась мимо Сафа к станку и вцепилась в него, пытаясь думать. В его словах что-то скрывалось, и это необходимо было прояснить.