Сердце, которое мы не знаем. История важнейших открытий и будущее лечения сердечно-сосудистых заболеваний

Больница ночью не похожа ни на одно другое место в мире. Свет обращается во тьму, и шумные коридоры становятся жутковатыми тихими тоннелями. Вся больница, которая до этого пульсировала жизнью, теперь напоминает глухой лабиринт, кое-где освещенный тусклыми лампами. Днем тут полно самого разного народу – порой даже непонятно, зачем некоторые вообще сюда пришли. Но вот ночью здесь оказываются только те, кому это действительно нужно. И когда к нам среди ночи поступила очередная пациентка, выяснилось, что причина госпитализации была весьма основательной. На первый взгляд, главной ее проблемой был непомерно распухший язык. Она уже перепробовала массу лекарств, но ничего не помогало. Проблему не решила даже операция: язык все равно перекрывал путь воздуху. Однако на самом деле причиной ее бед было сердце.

Для врача ночное дежурство в больнице сильно отличается от дневной работы. Нас остается не так много, и тактика полностью меняется. Если днем мы разыгрываем долгие партии: например, готовим пациентов к операции на открытом сердце, проводим кучу обследований, чтобы понять, почему нашего больного так лихорадит, или решаем, как нам лучше его подлечить, чтобы можно было уже отпустить домой, – то ночью в приоритете оборона.

Во время большинства ночных дежурств главная моя задача – заботиться о том, чтобы самые тяжелые пациенты дотянули до утра. Почти всех, кого я встречаю в эти часы, я приветствую фразой: «Жаль вас здесь видеть, но здравствуйте». И почти каждый раз, когда я отхожу от их койки, я говорю: «Желаю вам спокойной скучной ночи». Скука и отсутствие неожиданностей – самое лучшее, чего можно пожелать пациенту, особенно ночью.

В телесериале «Игра престолов» красная жрица Мелисандра часто повторяет: «Ночь темна и полна ужасов». У каждого медика есть свой личный багаж ужасов, и одним из самых неприятных является «бомба из ДБ». Бомба из ДБ может свалиться на голову в любой момент, застигнув свою жертву врасплох, и нередко вместе с ней прилетает еще и кипа нечитабельных бумажек. ДБ означает на медицинском жаргоне «другая больница» – этим сокращением называют любую больницу, за исключением собственной. Притом, как правило, используется эта аббревиатура в негативном ключе, поскольку бомба из ДБ – это пациент, которого переводят из другой больницы с неполным, неверным или непонятным диагнозом. И если вы тут самые крутые в городе и к вам чуть что бегут с любой проблемой, будьте готовы нырять в траншеи – бомбами из ДБ вас закидают наверняка.

Все эти бомбы схожи между собой в том, что так или иначе каждая из них – это трагедия. Порой такой бомбой оказывается человек в инвалидном кресле, которого по дороге в вашу больницу то и дело бьют током в грудь, чтобы его сердце билось в нормальном ритме. Порой это молодой человек в коме, с разорванными и тромбированными сосудами шеи, о которых ДБ забыла упомянуть в сопроводительных документах. А порой – женщина, которой просто нужен ответ на какой-то вопрос и специалист, готовый ее выслушать и попытаться ответить.

Лусилле тоже выпало немало боли и трагедий. 20 лет она проработала надзирателем на острове Райкерс, в главном тюремном комплексе Нью-Йорка. Она рассказала мне, что, едва поступив на эту должность, осознала: вот куда попадают все молодые черные мужчины. Я понял, что работать там ей было трудно – особенно когда ей приходилось наблюдать за тем, как прибывшие к ним юные заключенные оказываются в мире пострашнее самых жутких своих кошмаров: «Было очень сложно не демонстрировать никаких эмоций».

Я почувствовал, как у меня нарастает ком в горле. Между врачами и тюремщиками есть некоторое сходство. Зачастую нам приходится удерживать людей против их воли, потому что иначе они могут сами себе навредить. Никто не лежит в больнице по собственному желанию. Но есть одно важное отличие: порой врачам, наоборот, очень полезно выказывать свои эмоции.

Язык Лусиллы начал расти в длину и в ширину год назад. Врачи считали, что это может быть аллергической реакцией на лекарство от повышенного давления под названием лизиноприл, которое она принимала. Они отменили ей этот препарат, но язык продолжал увеличиваться, и вскоре Лусилле стало трудно говорить. Тогда ей начали давать стероиды, надеясь, что их противовоспалительное действие поможет убрать отек, но все без толку. Язык продолжал расти – и теперь уже мешал ей дышать. Ей пришлось удалить миндалины, чтобы сделать горло немного шире. Прошел год, и, хотя врачи уверяли Лусиллу, что все под контролем, ей так не казалось. И вот посреди ночи она приехала к нам, надеясь, что тут на нее посмотрят свежим взглядом и, быть может, выскажут ей иное мнение. Тогда-то у меня и сработал пейджер.