Сердце ночи

Шли быстро. Пригодилась заемная силушка. Степан, считай, рысью бежал по лесу, а не устал. Думал только об одном, чтобы успеть, чтобы не померла Оксана в дороге. Что потом Игнату говорить? Как оправдываться?

– Тпррру! – крикнула с санок баба Праскева, еще и прутиком Степана по спине перетянула, точно он был жеребцом, а не человеком. – Приехали, Степка!

Куда приехали? Он озирался по сторонам и ровным счетом ничего, кроме деревьев и снега, не видел. Только спустя время додумался посмотреть другим своим взглядом.

Избушка пряталась под ветвями огромной ели. Кто-кто в теремочке живет? Кто-кто в невысоком живет?..

– Матушка! – неожиданно громко позвала баба Праскева. – Матушка, пусти нас!

Взмахнула черными лапами старая ель, отряхнулась от снега, и вдруг стало понятно, что теремок-то куда больше, чем виделось с первого взгляда. Да и не теремок это вовсе, а ладная такая избушка. Бесшумно распахнулась узкая дверца и в темном проеме показалась согбенная фигура. Старушка, которая вышла на зов бабы Праскевы, казалась старой, как та ель, что ее приютила. А может, и того старше. Но взгляд у нее был острый, и голос крепкий.

– Что там у тебя, Праскева? Зачем пожаловали?

– Беда у нас, матушка. – Баба Праскева ткнула Степана кулаком в бок. Давай, мол, двигайся! – Девка помирает!

Старуха, которая и в самом деле годилась бабе Праскеве в матери, сделала приглашающий жест рукой. И только сейчас Степан разглядел, что на сгорбленной спине ее сидит филин. Испуганно дернулось сердце. Ох, и не любил он птиц…

– Не бойся, мальчик, – послышалось из недр избушки, – Филюшка тебя не тронет. Он хоть и старый, но разума у него поболей, чем у некоторых людей. Али вспомнил что, мальчик?

Вспомнил. Да только не хочется о том рассказывать чужой чокнутой бабке. Или не чокнутой? Он ведь чует ее силу. Немалую, надо сказать, силу. И по углам избушки не паутина клочьями, а серебром подсвеченные сгустки этой самой силы. Сколько лет она тут копилась, дожидалась своего часа?

Как бы то ни было, а в избушку Степан вошел без страха, бережно положил беспамятную Оксану прямо на добела натертый пол, сам отошел в сторонку, чтобы не мешать.

– Вот, – только и сказал.