Сердце отравителя

А потом пришел Дождь с какой-то очередной жутко важной информацией. Его взгляд я проигнорировал, но не обратить внимания на Нин-джэ, выдворяющую меня чуть ли не пинками, оказалось сложнее.

Ну да ладно, подслушивать в этом доме стало уже привычкой.

Хорошей новостью стало то, что одной неприятной рожей в доме станет меньше: Дождь собрался уезжать.

Вторая новость, по сути своей, тоже была отличной: уезжал он за телом Нин-джэ, чтобы привезти его сюда и закончить ритуал. Однако собственный зубовный скрежет помешал насладиться скорым благополучным исходом.

Вот же сволочь! Сколько лет я из-за него был уверен, что ее тело уничтожено!

Когда они закончили получасовой обмен любезностями и прощание, он наконец убрался, а я без спросу вернулся в комнату.

— У нас почти получилось. — Видя, что она все равно отвлеклась от бумаг, я осмелился заговорить.

— Почти. — Она со скрипом отодвинулась от стола. Жалко, что полы каменные, было бы приятно, если бы она подпортила князю паркет. — Увы, вопросов меньше не становится. Миэлла проделала огромную работу, но, если бы все это было хоть как-то систематизировано, было бы проще. Я не совсем понимаю, к чему относятся некоторые ее заметки. А часть бумаг и вовсе без комментариев, сиди и гадай, что такого преступного она углядела в каких-либо поставках и встречах необычным составом.

— Заварить чаю? — Мне вдруг до боли захотелось стереть эту напряженную морщинку с ее лба, да так, что я сам испугался собственного чувства. Тем более что чем я прямо сейчас могу ей помочь?

— А? Да, завари.

Чай с жасмином я делал долго, так, как она когда-то учила, по всем правилам. Это не то пойло, которое я палкой мешал в походном котелке, чтобы не уснуть. Это почти искусство.

К моему приходу она уже дремала в ворохе бумаг, спрятав лицо в сплетение рук.

Будить не хотелось, но инстинкты взяли свое — просыпалась она от каждого шороха.

— Тебе бы отдохнуть, — осторожно предложил я.

— Тебе пошутить про отдых на том свете или сам догадаешься?

— Ты уже пробовала, не вышло. — Видя, что срываться она не торопится, я поставил перед ней чай.

— Ты даже там не дал мне отдохнуть, — на удивление миролюбиво буркнула она. И, решительно отодвинув бумажки, взялась за чашку. — Ладно, допустим, на сегодня и правда хватит. А завтра поможешь мне раскладывать все по логическим кучкам, иначе я это назвать не могу.

— Помогу, — с ходу согласился я. Наверное, не стоило выказывать столько энтузиазма, но, в конце концов, она попросила о помощи именно меня. Не своих дружков, которые поболе в чертовых бумажках смыслят, а меня.

— Вот и прекрасно. Постарайся не проспать, не хочу идти тебя будить.

А в целом вечер прошел удивительно. Я грелся в этом удивлении, остро и болезненно понимая, что вот оно, то чувство, которого я так ждал и хотел. Почему, отчего? Она ведь ничего не делает. Мы даже не целовались — та пара соприкосновений губ была скорее проявлением ее злости на меня и на собственную неспособность от меня же избавиться.

А мне хорошо. Просто так хорошо, что хоть вой. Как тогда, в ущелье… Эта удавка на горле, что держит меня вернее клятвы, прочнее железа, — вот она. В руках обычной девчонки. Она вольна как причинить мне самую сильную боль на свете, так и самое невероятное счастье.

Кажется, после всех этих лет мне нужно просто смириться с этим.

Смешно.

Я и смирение?

Но если вот так сидеть и греться в ее молчании, смотреть, как она не глядя берет чашку с лично мною заваренным чаем, забыть о ритуале и магах жизни, обо всем забыть…

Сидеть и хотеть ее до боли. До сладкой боли во всем теле. Даже не знать, позволит ли она когда-нибудь просто прикоснуться, и все равно, как последний дурак, наслаждаться этой болью…

Совсем на меня не похоже. Дожили.

***

Если заснуть с хорошими мыслями, то и вытрясти себя с утра из постели проще. Не то чтобы мне часто приходилось ложиться с хорошими мыслями, так что это ощущение было новым. Надо взять на заметку.

Заставить себя нормально причесаться я, впрочем, не смог, так и пошел к Нин-джэ. И кто еще кого будет будить!

Голова была занята, да настолько, что я напрочь утратил бдительность и не заметил застывшую в дверях фигуру, пока та не двинулась.

Для человека, получившего накануне три ножевых ранения, он стоял на ногах довольно твердо, что не могло не раздражать.

Еще больше раздражала довольная ухмылочка. Без причины такую рожу не корчат, и вряд ли его радость сулила мне что-то хорошее.

— Какая приятная встреча. — Он сощурился, но не приблизился, не решаясь, видимо, отлипнуть от косяка, за который держался. — А я как раз хотел тебя найти.

— Что, не навоевался? Ты только скажи, я всегда за.

— Ну что ты. — Злобная улыбка стала шире. Чтобы не попытаться лишить его пары зубов, я глубоко вдохнул и заставил себя думать о Нин, которая ждет меня этажом выше. — Я вообще-то тебя из самых дружеских побуждений искал. Можно даже сказать, в попытках спасти твою никчемную жизнь.

— Надо же, я весь внимание. — Оставалось только надеяться, что моя собственная мимика сквозит таким же ядом.