Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти. Полночь

– Я была бы не достойна ваших добрых слов, если б отказалась помочь Проэмперадору, – почти всхлипнула Луиза. – Он, как и добрые подданные вашего величества, очень серьезно относится к гибели Надора. Мы с дочерью – единственные выжившие свидетели, и мы исполним свой долг.

Святая Октавия, ну и завернула! То есть для Герарда в самый раз, но для сорокалетней наседки… «Ха!» – как говорит покойный муженек, хотя долг, как его ни назови, долг и есть. Паруса эти дурацкие Зоины крепить надо, так что о Дворе пришлось бы забыть, даже не косись на Сэль ревнивая коза.

– Ваше величество, мы не можем остаться обе. – Селина! Вот только ее и не хватало… – Если маменьке нужен покой, поеду я. Мама, я все помню… Если его величество Хайнрих спросит про Надор, я расскажу, а вам лучше лечь.

Луиза растерялась, маркграфиня тоже. Отчего-то вспомнились Оллария, обморочная королева и блеющий король. Невинность с хитростью воистину гуляют по одним лужайкам, но Сэль не удержать. Супруга маркграфа это поняла и тотчас утратила интерес к едва не скончавшейся вдовице. Холодно кивнув «милой дочери», хозяйка пожелала гостьям доброго пути. Селина сделала положенный книксен, и – о ужас! – заколотые на скорую руку локоны рассыпались по обтянутым голубеньким батистом плечам. По-королевски рассыпались. Будь это Катарина, Луиза заподозрила бы утонченную месть, но дочка просто оплошала с прической. Травили и за меньшее.

– Сэль, – они возвращались длинными каменными коридорами, и Луиза старалась говорить спокойно, – если Бергмарк не королевство, это еще не значит, что можно нарушать этикет. Маркграфиня к тебе не обращалась.

– Прости, мама, – в незабудковых глазищах светилось честное раскаянье, – но ведь тебе сказали лежать. Доктор…

– Не понимает ни кошки! Сэль, тебе нравится Проэмперадор?

– Очень. – Ни заминки, ни опущенных глаз, ни румянца. Так признаются в любви к варенью. – Он что-нибудь придумает. У него в Олларии мама, он ее не оставит… Ох… Я даже не знаю, как тебе сказать…

– Уж говори как есть. – Святая Октавия, ну что с тобой такой делать?! Только замуж за умницу с большой шпагой.

– Ты не волнуйся… Это не про Герарда и не от… господина Креденьи… Мама, не смотри так! Со мной все хорошо!

– Тогда с чего слезы? – буркнула ничего не понимающая капитанша. Что дочка темнит, было ясно еще вчера, но Луиза грешила на Зою, с которой Сэль и раньше вступала в заговор.

– Я… Давай когда придем. Я кошачьего корня заварю.

– Не нужно. От него спишь на ходу, а нам через час выезжать. Что все-таки стряслось?

– Я рассказала Проэмперадору про Циллу. Я говорила, что лучше бы ты сама. Он все равно к тебе приходил…

– Мне надо было лежать.

– Значит, доктор прав? Тебе нельзя ехать! Давай я! Савиньяк – очень добрый человек… как ее величество, только мужчина… И очень хорошо к нам относится.

– Проэмперадор – человек в самом деле хороший, – подбросила поленце на пробу Луиза. – Жаль, несладко ему сейчас: и война, и мать в Олларии.

С войной черноокий красавец как-нибудь да совладает, а вот с четырьмя бабами, одна из которых мертвая, причем с Зоей проще всего…

– Мама, тебе лучше остаться.

– Не говори глупостей. Ты мне что-то хотела рассказать.

– Ее… величество… Граф Литенкетте… Он…

Еще один красивый граф, но этот-то каким боком?

– Нет, это не мне кошачий корень нужен, а тебе! Давай отложим до вечера. На привале…

– Ее величество убили, – прошептала Селина. – Ричард… Кинжалом. Он его всегда с собой носил…

– Святая Октавия! – Луиза уставилась на дочь, не веря собственным ушам. – Катарина же умерла родами…

– Так объявили, чтоб не стало… как в Октавианскую ночь, а на самом деле это Ричард. Помнишь, Литенкетте писал, что ничего не случилось бы, если б мы не уехали? Мы думали, он это так… с горя… Ведь ты не доктор, что бы ты могла?

– Люди часто после беды думают, что могло быть иначе.

– Мама, но ведь могло! Ты бы заметила, что Дженнифер сняла с колокольчика язычок. Все вышло из-за нее.

– Это тебе Савиньяк рассказал?

– Да, – подтвердила Селина. – Ричард еще и Розалин убил… Чтобы не позвала на помощь, а сам сбежал. Маршал думает, что в Гаунау, а их король будет нас спрашивать про Надор и про Зою. Мама, ты как хочешь, а я ему скажу, что… что нельзя укрывать убийцу.

– Нельзя, – согласилась Луиза, с оторопью глядя на больше не льющую слезы дочь, – только, уверяю тебя, Савиньяк скажет, что нужно, сам. И все равно как-то не верится… Ричард – кукушонок, а не волк. Он ведь даже Айри пальцем не тронул.

– Это он. – Сэль сама сейчас походила на Катарину, когда та говорила про Колиньяров. – Ричард пытался отравить Монсеньора! Мама, он мог, и Айри это знала…

3

Люди радовались. Потерявшие почти всё бедняги с умилением смотрели на пышущую здоровьем кормилицу, прижимавшую к груди августейший сверток. Робер угадал – беженцы, как и сам он, в появлении Октавия видели добрый знак. Непривычно умиротворенный Проэмперадор узнавал и показывал молчащему Дэвиду «знакомых» – парня с дайтами, раздающего внукам затрещины Лысого Клода, еще более лысого аптекаря, подобравшего чужую девчушку старого кавалериста, старуху с цветком в горшке…