Сердцевинум

Сейчас на часы смотрела Рина. Она внимательно следила за минутной стрелкой, и от этого стрелка ползла еще медленнее. А когда почти добралась до нужной цифры, стало только хуже.

Дверь под часами открылась, впустив пару незнакомых ребят. Пошарив по залу взглядами, они одновременно уставились на Рину. Теперь и на часы смотреть стало невозможно – сразу бросались в глаза неприятные незнакомцы.

Одна из них – рыжеволосая девочка лет семи – хмуро смотрела исподлобья. Нос у нее был припухший и раскрасневшийся, а на губах виднелись темные пятна, какие оставляет ирга или черника. Второй незнакомец не проявлял никаких эмоций и носил такое же бесстрастное каре. По сравнению с носом девочки его казался особенно тонким.

Скоро выяснилось, что парочка пришла за Дарьяной. Покинув зал, ребята облюбовали ряд старых кресел, стоявших в коридоре.

Обычно в креслах сидели родители с газетами, книгами и вязаньем, теперь же два из них занимала рыже-ягодная девочка, свесившая ноги через подлокотник. В третьем ее приятель скучающе подпирал подбородок рукой.

Рина первой вышла в коридор и видела, как подлетела к парочке Дарьяна. Рыжая кивнула в Ринину сторону, и компания о чем-то зашепталась.

Неприятно.

Впервые Рина покидала студию в ужасном настроении. Она все думала: что же случилось во вторник? Почему из всей группы в изгои выбрали ее? И зачем вообще это ребячество?

Раньше ведь учились дружно, обходились без бойкотов и заговоров…

Уже у крыльца Рина развернулась и направилась обратно в зал: совсем забыла оставить свой новый номер и спросить, приходить ли завтра! Она спокойно выдержала недоуменные взгляды ребят, взлетела по лестнице и открыла еще не запертую дверь.

Кабинет преподавательницы оказался пуст.

Для верности позвав Изабеллу Зиновьевну и не получив ответа, Рина прокралась к ее рабочему столу. Где-то должен был лежать журнал посещаемости, в который преподавательница наверняка записала что-нибудь о Снежиной. Чем еще увлекается? Обучалась ли прежде актерскому мастерству? Как узнала о студии? И прочее в этом роде. Расчет оправдался – журнал прятался под стопкой листов с упражнениями. Рина передвинула стопку и аккуратно раскрыла журнал на заложенной странице.

Здесь лежало письмо.

На белой бумаге горели бордовые строки, и почерк был прямо-таки идеальный. А сверху красовался сложный рисунок, нечто вроде печати – заключенные в круг символы из палочек, точек и завитков. Центральный символ по форме напоминал сердце, пронзенное стрелой. Рина пробежала глазами по тексту – какой-то официозный бред. На всякий случай она перевернула листок, и не зря! С обратной стороны была приписка: «Откройте при учениках».

Явно ведь чья-то шутка. Зачем хранить такое в журнале? Или Изабелла Зиновьевна хотела найти шутника, но забыла?..

Ну точно, забыла. Была занята Дарьяной, к которой вдруг воспылала любовью. Как и все остальные, кроме нее, Рины.

Откройте при учениках.

Рина укорила себя за неверие интуиции: новенькая что-то сделала с остальными. Наверняка саму Рину спас только пропущенный вторник.

Вернув все на место, она поспешила убраться из кабинета.

– Ты куда пропала? – внезапно раздалось откуда-то сбоку. – Избегаешь?

На широком крыльце дворца культуры Рину ждал Тим. Выражение лица у него было спокойное, но вот поза выдавала напряжение. И шмыгал он как будто от досады.

– Наказали меня… – ответила Рина и двинулась прочь от здания. – А ты как здесь оказался?

– Да вот пришлось тебя преследовать и ждать на лавке битых два часа. Иначе не выловишь.

– И мы тебя караулили, во дворе. С Лиром.

– Не видел, – нехотя признал Тим. – Думал, ты к чердачной лестнице поднимешься, как в первый раз…

Рина поняла, что трамвайная и автобусная остановки уже остались позади и домой они с Тимом идут пешком. Оно и к лучшему – вдруг бы снова провалились. Может, после первого перехода они стали нестабильные или, чего доброго, какие-нибудь межслойные.

Город выглядел как всегда: домишки кирпичные, домишки деревянные, с заборами и без, с сухими клоками каких-то ползучих растений, с ржавыми остовами кондиционеров. Проза, и только. Но теперь Рине чудилось, что за оконными провалами трехглазые коты ставят чайники на газовые плиты, собаки в цилиндрах почитывают прессу и сыплют проклятьями дедушки, чахнущие над горами винила.

– Красивые, правда? При всей своей гнутости и ржавости, все равно красивые, – вдруг сказал Тим.

Рина растерянно огляделась. Она не сразу поняла, что Тим отнес ее задумчивый взгляд к старинным табличкам, налепленным на стену ближайшего дома в количестве целых трех штук. Все они дублировали один адрес.

– Смотри, шикарный. – Тим указал на бежевую табличку с темным кантом. – Эмаль, красивый шрифт, объем. Такие вешали в восемьдесят первом. Вот эта не очень, поздняя… Я голубые с белым не люблю, они распространенные. Пойдем к тому дому.