Серебряный орел

– Мой отец давно умер. А старший брат Юлиан в прошлом году погиб в Парфии. – Крохотная искра надежды, остававшаяся в сердце Фабиолы, помешала ей назвать фиктивного брата Ромулом. И все же это было очень близко к истине. Фабиола опустила взгляд; ее глаза жгли настоящие слезы.

– Прими мои соболезнования, госпожа, – учтиво ответил он. – А что же остальные родственники?

– Мать слишком слаба для такого долгого путешествия, а мой брат-близнец Ромул уехал из страны по делам, – ответила Фабиола. – Кто-то должен был навестить мою овдовевшую тетю в Равенне. Бедная Кларина долго не протянет.

Петрей понимающе кивнул.

– Да, времена сейчас трудные. С твоей стороны было очень неосторожно отправляться в путь без большого отряда.

– Но в Риме ничуть не лучше! – воскликнула Фабиола. – Плебеи заживо сжигают патрициев в их собственных домах!

– Ты права. Да проклянут их боги. – Подбородок Петрея напрягся. – Ничего, скоро я положу этому конец.

Она ахнула от удивления.

– Вы идете маршем в столицу?

– Да, госпожа, со всей возможной скоростью, – лаконично ответил легат. – Сенат назначил Помпея Великого единственным консулом на этот год. Его главная задача – восстановить закон и порядок, и Третий легион сделает все, что для этого необходимо.

Потрясение Фабиолы было вполне оправданно. Ввод в Рим вооруженных отрядов считался одним из самых страшных кошмаров Республики. Его запрещал закон, и в последний раз такое случилось при жизни предыдущего поколения. Это было сделано по приказу «мясника» Суллы, впоследствии получившего всю полноту власти в стране. Большинство римлян не желали, чтобы те времена повторились.

– Вот до чего дошло, – вздохнул Петрей. – Но другого способа нет.

Фабиола видела, что легат говорит искренне.

– И никто не возразил?

– Ни один сенатор, – с кривой усмешкой ответил легат. – Они слишком боятся за свои дома.

Фабиола улыбнулась, вспомнив клиентов Лупанария, которых не волновало ничего, кроме приумножения собственного богатства – независимо оттого, какими путями оно было обретено. Но когда бедные пытались что-то взять себе, богатые осуждали их первыми. Номинально Рим считался демократией, однако из поколения в поколение судьбы Республики решала горстка аристократов, и почти все они заботились только о своем кармане. Давно прошли те времена, когда прославленные полководцы слагали с себя командование, возвращались домой и ели из простой глиняной посуды; теперь в Риме беспощадно сражались несколько человек, стремившихся к неограниченному богатству… и к неограниченной власти.

Именно поэтому легион и расположился здесь лагерем.

Это было страшно.

– Цезарь не обрадуется, когда услышит об этом, но у него есть дела поважнее. – Губы Петрея растянула беспощадная улыбка. – Ему нужно выжить.

Фабиола сумела скрыть тревогу. Она ничего не знала о последних событиях.

– Я слышала только, что восстание в Галлии возобновилось, вот и все.

– Дела у Цезаря идут хуже некуда, и это на руку Помпею. – Выражение лица Петрея изменилось и стало более мягким. – Но хватит разговоров о войне и политике. Это неподходящая тема для беседы с дамой. Прошу оказать мне честь и пообедать со мной.

Выбора не было. Она кивнула.

– С удовольствием.

Фабиола ужаснулась. Она шла по тонкому канату, балансируя между ложью и разоблачением, но деваться было некуда. Как поведут себя остальные? Остается надеяться, что Доцилозе и Сексту не станут задавать много вопросов, а Секунд умеет держать язык за зубами, думала она. Его репутация сторонника Цезаря – такая же веская причина сохранять анонимность, как и у нее.

Петрей провел ее в другую часть огромного шатра, где вокруг низкого стола стояли три ложа. Одна сторона была освобождена для подачи еды. Как обычно, каждое ложе могло вместить троих. Роскошь здесь была такой же, как в помещении, где Фабиола мылась; ему могли бы позавидовать многие пиршественные залы Рима. Даже стол являлся произведением искусства: крышка, инкрустированная золотом и жемчугом, резные ножки в форме львиных лап. Свет огромной люстры отражался в больших плоских блюдах из аретинского фаянса и красной глазурованной посуде с выпуклым рисунком. Стол украшали кубки из тонкого цветного стекла, серебряная солонка и ложки с красивыми костяными черенками. В углу сидели трое рабов, по очереди игравших на свирели, лире и кифаре – большом струнном инструменте, издававшем нежные звуки. Другие стояли, ожидая приказа подавать еду и напитки.

Фабиола огляделась, ожидая, что на обеде будут и другие гости.

Заметив ее взгляд, Петрей подмигнул.

– Обычно я обедаю со своими трибунами, но только не сегодня вечером.

Фабиола сумела улыбнуться в ответ, но в животе ощутила опасный холодок. За время, проведенное в Лупанарии, она научилась видеть мужчин насквозь.

– Прошу. – Петрей показал на ложе, которое он предназначил ей. Это было почетное место, рядом с хозяйским.

Встревоженная молодая женщина села, сняла обувь, поставила ее на пол, а потом возлегла на ложе.

К счастью, легат не опустился рядом с ней, а занял центральное ложе. Он сделал знак ближайшему рабу, и тот быстро наполнил мулсумом два бокала.