Серебряный орел

Потом он перевел взгляд на ряды голов, торчавших над мощными стенами. Безглазые, почти бесплотные, с ухмылкой, показывающей оскаленные зубы, они походили на демонов потустороннего мира. Но когда-то они были людьми. Отверженными. Преступниками. Пиратами. Ноздри Ромула уловили слабый запах разлагающейся плоти. Почувствовав спазмы в желудке, он повернулся и стал смотреть в открытое море.

Глава XXIII

Рубикон

Равенна, Северная Италия, зима 50/49 г. до н. э.

Фабиола вздрогнула и придвинулась ближе к огню. Ничто не помогало ей согреться – ни горячее вино, ни плотная одежда, ни пол с подогревом, ни толстые одеяла. Землю покрывал глубокий снег, колючий северный ветер уже неделю без устали теребил красную черепицу на крыше. Фабиола сжала губы. Может быть, новый год и начался, но погода ни капли не улучшилась. Как и ее настроение.

Естественно, причиной тому был не только холод. Фабиола понимала, что ей следует благодарить судьбу. Она здесь, рядом с одним из тех людей, которые определяют будущее Рима. Но в душе она чувствовала пустоту.

Фабиола думала о двух годах, прошедших после ее воссоединения с Брутом. Память о том, как она упала в его объятия, всегда отравляло то, что она сказала на пиру спустя несколько часов. Допустила чудовищный промах, который оскорбил Цезаря, подорвал ее уверенность в себе и сильно разгневал ее возлюбленного. Брут был чрезвычайно предан своему полководцу, и Фабиоле понадобилась целая вечность, чтобы исправить зло, которое она причинила. Но уговоры, лесть и кокетство сделали свое дело, и в конце концов Брут снова уступил ее чарам. А Фабиола решила больше никогда не повторять своей ошибки. После прозрачной угрозы Цезаря она держалась тише воды ниже травы и на неопределенный срок отложила намерение выяснить, кто ее отец. Здесь, на вилле Брута, она могла не бояться ни Цезаря, ни Сцеволы, ни кого-либо другого. Сбитая с толку и сгорающая от стыда, она спрятала голову в песок. По крайней мере, на время.

Однако за стенами ее убежища события развивались быстро. После оглушительной победы, одержанной Цезарем, Сенат объявил двадцатидневное торжество. Кроме того, ему была оказана редкая честь: Цезаря решили выбрать консулом заочно, не требуя его возвращения из Галлии в Рим. Новый закон, принятый по инициативе союзников Цезаря, чрезвычайно взволновал Катона и оптиматов. Если Цезарь легко сменит свою нынешнюю должность проконсула Галлии на должность консула Республики, он перестанет быть рядовым гражданином и будет недоступен для судебного преследования. Больше всего врагов Цезаря злило то, что народу не было до этого никакого дела. Но они-то помнили, как Цезарь нарушил закон во время своего первого консульского срока, запугивая и применяя насилие против второго консула и других политиков, и ждали удобного момента, чтобы нанести удар. Интриги усиливались. Дела были забыты, заговоры множились, звучали страстные речи. Ясным казалось только одно: Катон этого так не оставит. Даже если требование будет стоить ему жизни, он добьется, чтобы Цезарь предстал перед судом Рима.

Сам же Цезарь, стоявший лагерем в Галлии, знал все, что происходило в столице, злился, но ничего не мог поделать. Война продолжалась. Несмотря на сокрушительное поражение Верцингеторикса в Алезии, некоторые племена отказывались подчиняться Риму. На преодоление их сопротивления ушло еще двенадцать месяцев. Фабиола, сопровождавшая Брута и его командира, знала, как бесили Цезаря попытки оптиматов сместить и наказать его. Ее любопытство возрастало после ежевечерних разговоров с любовником. Доводы Брута были не слишком серьезными, но убеждать он умел, и его слова поднимали Фабиоле настроение.

– Неужели Сенат не понимает, что сделал Цезарь для Рима?! – восклицал Брут. – Сколько опасностей вынес ради него? Какую славу завоевал для своего народа? Неужели он должен сложить с себя командование и сам прийти в логово льва, в то время как Помпей сохранил все свои легионы?

Неудивительно, что Цезарь отказывается подчиняться требованиям оптиматов, думала Фабиола. Она на его месте тоже не подчинилась бы. Как и Помпей, его соперник.