Серенада для Черного колдуна

— Скорее, предупреждение. Ты, малышка, как я посмотрю, совсем позабыла, какую должность я занимаю при дворе. М? — Она заморгала часто-часто. Явно не этих слов ждала. — Это в народе меня прозвали Палачом, Сладость, за склонность к радикализму и жёстким методам дознания. А на деле я не просто Палач и Чёрный Колдун. Я третий человек государства. Эмир-ша-иль* Нильсай, ты ещё помнишь значение этого слова?

Суаль недоумённо нахмурилась.

— Я не… — начала было она, но я заткнул её движением руки, применив простенькое заклинание.

— Это я не. Я не позволю делать из правителя дурака и завтра же открою следствие по делу этого нового предсказателя. — Жаль, что сегодня у меня на это времени нет. Сегодня мне надо срочно найти жену. — И знаешь, Сладость, лучше бы тебе не попадаться мне на глаза, когда я докопаюсь до правды.

Она так и осталась стоять посреди приёмной, открывая и закрывая рот, как жертвенная карфа, а я бегом спустился по лестнице, выбежал из дворца и, свистнув извозчика, велел гнать в Лиру, тюрьму для заключённых знатного прoисхождения, справедливо предположив, что среди тамошних обывательниц хотя бы не будет шлюх, а уж мужеубийцу, отравительницу или воровку я как-нибудь… хм… перевоспитаю.

По закону никто не имел права принудить к замужеству будь то благородную деву или деву из низкого сословия. (И плевать, что этот закон нарушали каждый день все, кому не лень, я на то и ша-иль, чтобы соблюдать каждую его букву). А вот жениться на приговорённой к казни и тем самым обеспечить ей помилование мог кто угодно. Причём мнением невесты можно было даже не интересоваться. Этот же пункт распространялся и на воровок, аферисток, гулящих девок и прочих нарушительниц порядка. Α чего им интересоваться? Если баба… прошу прощения, женщина докатилась до такой жизни, то только муж может сделать из неё приличного человека. Спорное утверждение, если вспомнить, что в мужских тюрьмах народу сидит гораздо больше.

Смотритель встретил меня у ворот. Загребая пыль острыми носами красных мюли, он торопливо застёгивал китель и одновременно дожёвывал завтрак.

— Эмир-ша-иль! Для меня честь в cтоль ранний час встречать вас у во…

— Выдохни, — нетерпеливо перебил я. — Я не с проверкой. Скажи, у нас сейчас много заключённых-женщин?

Спросил и тотчас досадливо сморщился: мои подчинённые время от времени пугали меня своей исполнительностью.

— Α должно быть много? — Правый глаз смотрителя скатился к переносице, а левый, словно приклеился к моему лицу. Причём мне сразу стало понятно, что своим неосторожным вопросом я только что поставил свободу многих честных кей под удар. — Нам таких распоряжений не…

— Я просто задал вопрос. — В раздражении рубанул ребром ладони по воздуху. — Много ли на данный момент в Лире женщин?

Немножко подумал и добавил:

— В возрасте от восемнадцати до тридцати.

Всё-таки жениться на старухе я не готов даже во имя спасения собствеңной шкуры. Зрачок в правом глазу смотрителя торопливо передислоцировался в другой угол, левым же глазом мужик продолжал таращиться мне в лицо. Таращиться открыто и преданно, но мне отчего-то казалось, будто он с трудом сдерживаeтся от того, чтобы расплыться в похабной усмешечке.

Я был зол. Нет, я был в бешенстве. От обиды и острого чувства несправедливости хотелось выть, а от зашкаливающего чувства неловкости — рычать. Так, должно быть, чувствует себя загнанный в ловушку зверь. Только я не зверь, я человек. Я из любой ситуации найду выход.

А пауза между тем красноречиво затягивалась.

— У меня что-то с дикцией? — холодно поинтересовался я, и смотритель наконец-то отмер.

— Прошу прощения, ша-иль Нильсай. — Склонился, пoчтительно прижав руку к груди. — Я не знал, как сказать.

— Уж как-нибудь, а лучше, как есть.

— Вы запамятовать изволили, в честь дня рождения любимой наложницы светлейшего султана Акио были амнистированы все женщины… — Проклятье! — Поэтому вынужден признаться, что…

— Все до одной? — позорно дрожа голосом, спросил я. Глупо. Сам ведь составлял проект приказа, просто умудрился забыть, что пресловутый день рождения был вчера.

— Именно так, мой ша-иль.

Запрокинув голову, я посмотрел на чистое, как глаза Суаль, небо. Гордость гордостью, но если я ничего не придумаю, то мне придется жениться на Гудрун, которой в рыбне исполнилось шестьдесят лет. Ну, и ещё остаётся Сладость… А может, мне и в самом деле сводить её к жрецу, а потом удавить в первую брачную ночь? Как говорится, поймать на один крючок сразу две карфы: и я доволен, и султан счастлив…

— Эмир-ша-иль?

— М?

Нет, серьёзно, чем больше я об этом думал, тем заманчивее была идея… Был, правда, один минус: вряд ли его светлейшество султан Акио позволит мне носить траур по первой жене дольше одного дня. С другой стороны…

— Если позволите, я разошлю посыльных по квартальным участкам. Может, кого-то за ночь успели арестовать…

— Разошли, — обречённо согласился я, мысленно радуясь тому, что старик хотя бы не спрашивает, с какого перепугу мне понадобились эти заключённые. Ума не приложу, как бы я стал ему объяснять свой внезапный интерес.

— От восемнадцати до тридцати вы сказали?