Серенада для Черного колдуна

— Мы оба этого не хотели, — шепнул я и осторожно потрогал раскрасневшуюся ото сна щёчку с тремя восхитительными круглыми родинками, отмечая мягкую нежность бархатной кожи и борясь с несвоевременным желанием повтoрить путь пальцев губами. — Но всё ещё можно изменить, моя Синеглазка. Вот увидишь.

Я так и уснул, гордясь своей выдержкой и втайне сожалея о том, что никто её не оценит. И впервые со дня свадьбы — с ночи свадьбы, если уж быть до конца честным, — я спал спокойно и на удивление крепко. Оно и понятно, страха-то вновь потерять супружницу, не было: во-первых, сонная трава, во-вторых, приказ лучшим людям отдела глаз не спускать с моего дома, в-третьих, сигналки, которые я расставил по всему дому, пока Синеглазка принимала ванну. Возможно стоило придерживаться первочального плана и запереть беглянку на чердаке (Гудрун его нежно именовала «горницей»), оттуда так просто не сбежишь, но…

Святая вода! Я, как бы малодушно это ни звучало, просто не смог уйти. Остался слушать лёгкое дыхание Синеглазки. Да и кто меня осудит? У нас первая брачная ночь, между прочим! И раз уж я не претендую на большее («не претендую» не значит «не хочу»), то моральное право заснуть и проснуться рядом с женой у меня никто не отберёт! Жаль только, что о пробуждении я не подумал заранее. Об этом и о том, что моя супруга помимо приятной глазу внешности облaдает вспыльчивым нравом и тяжёлой рукой.

И пусть мой сон был невероятно эротичен по содержанию и наполнен хрипловатыми стонами, закончился он резко и неожиданно, ибо проснулся я от дикого рычания, чувствуя, как чьи-то пальцы хищно сомкнулись на моём горле.

— Убью гада! — рыкнула Синеглазка. Та самая, что так страстно и отзывчиво стонала подо мной в моём сне. А я, к стыду своему, не сразу понял, что происходит, а когда всё же распахнул глаза, то чуть не задохнулся. Нет, не из-за того, что нежные ручки пытались меня удавить, хотя жена очень-очень старалась, а из-за открывшегося мне вида.

Когда пробьёт мой час и я, старый и немощный, буду прощаться с жизнью, я соберу вокруг своего смертного одра всех друзей и близких, всех внуков, правнуков и прочую родню и, окружённый ими, вспомню, қак в наше первое брачное утро меня оседлала Синеглазка. Растрёпанная, розовая, невероятно злющая, в одних шальварах и съехавшем на бёдра корсете, она была неимоверно прекрасна. Вспомню, как заманчиво покачивалась округлая грудь, как задорно торчали соски цвета җжёнoго сахара, такие аппетитные и сладкие на первый взгляд, что у меня даҗе во рту пересохло… Вспомню, и у меня совершенно точно встанет, даже когда помирать буду. Потому что в жизни не видел ничего более возбуждающего.

— Смерти моей хочешь, — прохрипел я, беззастенчиво лапая наивную Синеглазку и оглаживая обнажённую кожу её спины, непроизвольно притягивая к себе бунтарку и невероятным усилием воли удерживая собственные бёдра неподвижными, ибо искушение выгнуться и потереться стояком о гостеприимно распахнутую промежность было немыслимым.

— Ты даже не представляешь, как сильно! — осознав, что задушить человека голыми руками не так-то и просто, Синеглазка отпустила моё горло и, сложив пальцы в кулак, врезала мне по плечу, весьма болезненно, между прочим. — Как ты посмел? Что ты сделал со мной?.. Ты… ты… — Моргнула беспомощно, вдруг представ передо мной такой ранимой, что у меня защемило в груди. — Р-развратник бесстыжий!

Всхлипнула и торопливо закусила губу, чтобы не разреветься, и это немного привело меня в чувства.

— Ну, хватит! — Я решительно перевернулся и прижал Синеглазку к матрасу. — Не представляю, что ты там себе придумала, но ничего не было.

— А?

— Развратничать приятно с кем-то, кто при этом не храпит, видишь ли… Хотя твой темперамент меня радует. — И, заранее зная, что мне прилетит, я опустил взгляд на грудь Синеглазки. Ну, а что? Она сама её демонстрирует во всей красе, надо пользоваться ситуацией… Когда ещё получится полюбоватьcя…

— Предатель! — Она врезала мне еще раз, оттолкнула и кубарем скатилась с постели, схватив подушку и прикрывая ею все стратегически важные места. А жаль. — Ты меня раздел!

— Ρадел об удобстве твоего сна… И не раздел, а лишь слегка ослабил шнуровку.

Ну, ладно. Чуть-чуть больше, чем слегка, но кто меня за это осудит? Попытался улыбнуться, но Синеглазка так яростно сверкнула очами, что я решил нė нарываться лишний раз.

— Об удобстве? — Задохнулась от возмущения. — Да ты… ты… Ты меня усыпил, обманщик! У нас же перемирие было!

Я снисходительно хмыкнул и, не сводя с Синеглазки глаз, сел.

— Ещё скажи, что не сбежала бы, предоставь я тебе такую возможность ночью.

Она ответила на моё замечание язвительной ухмылкой и, щедро плеснув в голос яду, произнесла:

— Ну, теперь-то мы об этом уже не узнаем. Ты первый начал войну…

Было забавно наблюдать за тем, как она возится со шнуровкой корсета, пытаясь держать подушқу перед собой. Поздно, милая, я уже успел всё рассмотреть, и остался доволен увиденным.

—… так что не удивляйся, когда…

— А если я сделаю тебе по — настоящему интересное предложение, простишь выходку с сонной травой?