Сережа Боръ-Раменскiй

— Я, пожалуй, какъ многія другія, останусь старой дѣвицей. Покорно благодарю! Доживать вѣкъ въ Таврическомъ дворцѣ почетной, но старой фрейлиной — участь незавидная.

— Но ты, по крайней мѣрѣ, уважаешь его? спросила Глаша, — сочувствуешь ему въ его мысляхъ и взглядахъ?

— Конечно, конечно, — отвѣтила Вѣра спокойно, — насколько я могу при этой разницѣ лѣтъ и при нашемъ поверхностномъ знакомствѣ. Я мало знаю его. Онъ очень замкнутъ, его разгадать трудно, но онъ уменъ, манеры его безукоризненны, репутація тоже.

— Ты говоришь такъ холодно и печально; я бы хотѣла радоваться, а взглянувъ на тебя, мнѣ хочется плакать, — сказала ей мать.

— Ни радоваться безъ мѣры, ни ужъ тѣмъ болѣе плакать не о чемъ, а просто надо обсудить.

— Такъ повремени.

— Да я то и сдѣлала. Я цѣлую недѣлю думала, рѣшилась и пришла просить вашего согласія. Ну, мама, рѣшайтесь. Говорите: да. Видно ужъ судьба моя такая.

— Вѣра! воскликнула Глаша, — но вѣдь судьба твоя въ твоихъ рукахъ. Вѣдь ты молода, у тебя и другіе женихи будутъ; зачѣмъ же итти за…

— Что ты понимаешь? Женихи будутъ, можетъ-быть, даже вѣроятно будутъ при моемъ успѣхѣ въ свѣтѣ, но будутъ ли столь богатые и знатные?…

— Струйскій выслужился, онъ не стариннаго роду, — замѣтила Серафима Павловна.

— Это ничего не значитъ; онъ въ чинахъ, богатъ, и передъ нимъ карьера. Что мнѣ оттого, что я Боръ-Раменская? Я бѣдна, какъ церковная крыса, и свои платья должна шить…

Вѣра прикусила языкъ. Глаша вознегодовала и хотѣла возразить, но мать взяла ее за руку.

— Молчи, Глаша! Не время теперь затѣвать споры. Вѣра говоритъ вздоръ. Она увидитъ, что значитъ носить имя Боръ-Раменской, дочери адмирала и героя; ее и при дворѣ благодаря этому имени примутъ иначе. Но теперь вопросъ иной. Я прошу тебя, Вѣра, подумать въ виду того, что я не усматриваю и тѣни особеннаго чувства и уваженія къ тому человѣку, которому ты хочешь вручить судьбу свою. Я всегда очень много придавала значенія имени (его у него нѣтъ), положенію и богатству, но не въ той мѣрѣ, чтобы принять предложеніе человѣка безъ особеннаго чувства уваженія къ нему. Подумай…

— Я ужъ думала.

— Вѣра, я не могу дать моего согласія такъ скоро. Ты сама сказала, что его мало знаешь.

— Ради Бога, мама, не мудрите. Когда это человѣка хорошо знаешь, видя его въ гостиной? Всякое замужество случайность, лотерея!

— Ну, нѣтъ, извини! Когда репутація отличная, когда жизнь безупречная, когда чувство уваженія, дружбы, любви, наконецъ, соединяетъ вступающихъ въ бракъ съ согласія, конечно, родителей, на счастіе разсчитывать можно.

— При всѣхъ этихъ условіяхъ прибавьте: богатство. Безъ него жизнь — мука.

— Но не спѣши, Вѣрочка, дай намъ время узнать его поближе. Это правда, что онъ не глупъ, говоритъ разумно, но такъ холоденъ, сдержанъ, такъ неподвиженъ, что я боюсь, есть ли у него сердце.

— Какъ не быть, — сказала Вѣра смѣясь, — у всякаго человѣка есть сердце, ну, а до сентиментальностей я не охотница. Я давно предоставила ихъ Сережѣ и отчасти Глашѣ, которая глядитъ теперь на меня, будто я всѣхъ васъ столкнула въ яму.

— Нѣтъ, Вѣра, я боюсь, что ты себя толкаешь въ яму.

— За меня не безпокойся. Ну вотъ что, мама. Я нынче поѣду къ тетушкѣ, а вамъ даю весь день и всю ночь на размышленіе и безконечныя семейныя пренія, пусть безъ меня всѣ вы наговоритесь. Но завтра дайте мнѣ отвѣтъ. Я надѣюсь, что вы не захотите отказать мнѣ въ своемъ согласіи. Вамъ ничего нельзя сказать разумнаго противъ этого брака. Прощайте, до свиданія.

Вѣра поцѣловала руку матери, поцѣловала и сестру и, поспѣшно надѣвъ шляпку, вышла изъ дому.

Все окончилось, какъ надо было ожидать. Серафима Павловна дала свое согласіе, Сережа былъ опечаленъ, Глаша недовольна и сердита. Генералъ въ качествѣ жениха былъ безукоризненно приличенъ, обращался съ великимъ уваженіемъ съ матерью невѣсты, холодно-ласково съ ея братомъ и шутливо-насмѣшливо съ ея сестрою. Сережа держалъ себя съ большимъ достоинствомъ, Глаша съ поразительною холодностью, а Серафима Павловна съ явнымъ желаніемъ стать ближе къ жениху дочери, но ея попытки не удались. Онъ былъ почтителенъ, цѣловалъ ея руку при всякомъ ея вниманіи, но къ нему она не стала ближе, напротивъ, стала даже дальше, чѣмъ въ началѣ ихъ знакомства. Съ невѣстой Струйскій былъ внимателенъ, сыпалъ богатыми подарками, дорогими букетами и конфетами и показалъ рѣдкое умѣнье все сказать, сдѣлать и рѣшить во-время, съ тактомъ и знаніемъ свѣтскихъ условій. Вѣру безпокоилъ вопросъ о приданомъ. Онъ будто предугадалъ его. Однажды онъ прислалъ ей старинный серебряный недорогой и небольшой ларецъ, при запискѣ на французскомъ языкѣ слѣдующаго содержанія: