Сергий Нилус - Полное собрание сочинений - Том 6

Видел и прикровенную новгородскую Софию — Премудрость Божию. Икона великая, таинственная. О её прикровенном смысле расширительно толковал в «Столпе» о. Павел Флоренский. Софийский собор лепоты непревзойдённой — дожить бы до службы здесь. Общерусская святыня.

Спрашиваю бабушку — музейную служку:

— А где почиют мощи святителя Никиты?

— Увезли, родненький, в Филипповской церкви лежат. — И шепотком: — Мощи других Божьих угодников заколочены в ящиках, поставлены вон там. — Показывает на хоры, под самые закомары. В соборе праведников покоилось числом до пятидесяти…

Пойду в гостиные покои, вернусь к Нилусу. С собою взял вторую часть «На берегу Божьей реки», о валдайских годах Сергея Александровича. Скоро и Валдай с его Иверским монастырем увижу. Больно уж охота и дом найти, всё-таки в нем шесть лет провёл он с подружием. Валдай дважды раскрывал гостеприимство пред Нилусами.

Первый раз «благословенный уголок» приютил гонимую молвой чету в сентябре 1906 года. Сразу после освящения брака Нилусы бросили разъяренный Петербург и пустились наугад по России, куда судьба приведёт. Прилепились душой сперва к Николо-Бабаевскому монастырю на Волге, где и пожили в молитвенном покое с полгода. А за «Бабайками» — сюда, к Иверской Богородичной святыне, что высится со времён Никона на острове, огороженном от людского скопления водой. Правда, людских скоплений тогда в посадах ещё не было, но Иверская обитель устроилась на века, и с самого начала укромно, под защитой Святого озера. Жили по Четь-Минеям святителя Макария, что ни день прочитывали житие просиявшего в христианских подвигах угодника. Нилус на опыте собственной жизни пришёл к мысли, что земная жизнь всякого человека, ищущего спасения в вечной жизни, ныне, как и встарь, управляется Всеблагим промыслом Божиим, или непосредственно, или же через небесных пестунов — угодников Божиих… Молились усердно, говели, умилялись проповедям соборного протоиерея. Так и прошёл год, пока не встали под живительную сень Оптиной, среди Старцев.

Пройдёт несколько счастливых лет, и наши богомольцы под ударом обстоятельств, снова окажутся в «богобоязненном Валдае». Тогда уже на численнике утвердится 1912 год.

…Сперва собираюсь побыть в Старой Руссе. И дела подталкивают туда съездить, и душа зовёт заглянуть в уголок Достоевского. Перед отъездом зашёл в буфетную. Бедность, но во всём щепетильная честность. Вдобавок кухарка здесь… говорящая глухонемая. Считывает твою речь по губам, а сама громовым басом бух-бух. Вот так глухонемая!

На Евлампиев день покатил в Старую Руссу. С утра туман плотнейший, облака осели на земь, да так и лежат. Едем с зажженными фарами. Дорога тут редкостной ровности: на сорок вёрст ни одного бугорка, ни одной извилины — прямая как стрела. Въехали пополудни. Показалось, что Старая Русса овевается теперешним неуютством. Так оно и есть. Ведь город колошматили и до войны, и в войну. Храмов осталось меньше, чем пальцев на одной руке. А было…. Много было.

В гостинице «Полисть» старичьё из вояк гужуется. Тут бились с немцами напрямки, без разбору город утюжили. Нынче ввалились с жёнами — спесью заряжёнными, и генерал с ними. Устроили разгул, кричали песни, младшие чины вихлялись и паясничали перед начальством, выхвалялись и поношались кто чём мог. Орали допоздна. Наутро понурые ходили, перепой давил. Даже засовестились. В буфете полковник (в форме только он да генерал; остальные — орда) вежливо разъяснял военную ситуацию. Мужество было проявлено с двух сторон, но русские немцу подсыпали шороху. Город не уцелел (Новгород без боя сдали, ему и ордена нет), а со звонниц засаду выбивали пушками, прицельно. Били и когда засада покидала укрытие. «Церквей в этих местах ставили много, даже в глушинке были не дальше, чем в восьми верстах одна от другой — соседствовали в пределах видимости», — поясняет полкан (прозвище полковников, впрочем, боевых бы так не называть). О власовцах сказал без раздражения, а судомойка заметила, что не при немцах наголодались, а в 47-м.

Ушёл разыскивать дом Достоевского. И нашёл на берегу речки Перерытицы. Нескладный немного, зато собственность Фёдора Михайловича. Водили меня по залам одного — посетителей поздней осенью не бывает. Портрет местного иерея на стене, любил со священнослужителями водить знакомство благочестивый литератор. «Братья Карамазовы» создавались здесь, и Скотопригоньевск — Старая Русса. Чудом уцелел «дом Грушеньки». Война не испепелила и усадьбу Достоевского, но обобранной она оставалась с переворота. В 1928 году её и вовсе упразднили, а имущество великого истолкователя русской души оприходовали казённые организации. Прозорливец Достоевский мешал кромешникам.

Пешком шёл верст пять. Проголодался, а на магазин так и не набрёл. Согревался разного рода литературными подробностями. Припомнился и тютчевский эпизод.