Сергий Радонежский. Личность и эпоха

Исходя из этого, данный эпизод следует датировать не 1372 г., как предлагает В. А. Кучкин, а 1349 г., то есть временем значительно более ранним. Для нас это представляется важным по нескольким обстоятельствам. Во-первых, выясняется, что Епифаний излагает события жизни Сергия в строгой хронологической последовательности. Во-вторых, оказывается, что отшельническая жизнь Сергия продолжалась много более тех двух лет, о которых принято говорить в литературе. Можно с уверенностью утверждать, что еще в 1349 г. преподобный жил отшельником. Тем самым еще раз подтверждается точность агиографа – в части его замечания, что он не знает, сколько лет провел Сергий в одиночестве.

Одинокая жизнь в лесу хотя и защищала отшельников от мирских соблазнов, но далеко не всякому была по силам. Даже простое поддержание существования и элементарного быта требовало постоянного напряжения. Отдавая должное суровому, подчас фантастическому аскетизму подобных подвижников, некоторые люди все же задаются вопросом: какова цель этих лишений? Ответ будет чрезвычайно прост: отшельники завоевывали себе внутреннюю свободу. Переживание красоты и величия Природы как Божьего творения у людей Средневековья было гораздо глубже, чем у современного человека. Полная тайн, по-своему истолкованная полузабытым язычеством, она органически входила в миропонимание отшельников. Только возвысившись над миром, человек достигал «мысленного рая» (по выражению одного из афонских монахов начала XIV в.), откуда выходил просветленным, радостным, с уверенностью, что уже вкусил сладость общения с Богом, воскресения души, проникновения в суть Божественного предопределения. Чувства, что охватывали людей, оказавшихся в подобной ситуации и выдержавших все испытания, лучше всего передают слова одного древнерусского книжника: «Мир распахся, и аз миру». Это же испытывал и Сергий. Епифаний Премудрый, рассказывая об этом времени, писал, очевидно, со слов святого, что преподобный видел «яко покрывает его Богъ своею благодатию».[214] Именно в этом приближении к Богу, быть может, и заключается вневременная ценность подвижничества.

Вместе с тем перед каждым подвижником рано или поздно вставал вопрос: что предпочтительнее – личное спасение или общее? Даже сейчас эта проблема в теологии остается без ответа: с одной стороны, путь аскетизма «есть уподобление Богу», но с другой – эта дорога сама по себе не есть путь творческий (по мысли Н. А. Бердяева). Сергий сделал свой выбор, поставив перед собой задачу: «не токмо себе спасти, но и многых».[215]

Этому благоприятствовали внешние обстоятельства. Троицкая церковь, как и сейчас, располагалась неподалеку от оживленной Переславской дороги. Проезжавшие по ней путники довольно часто попадали в одинокую обитель, и слава о духовных подвигах Сергия быстро распространялась по окрестностям. Вскоре к подвижнику стали стекаться монахи: «начаша посещати его мниси, испръва единь по единому, потом же овогда два, овогда же трие»,[216] и вокруг Сергия собирается братия. «От връхъ Дубны» к нему пришел старец Василий Сухой. Вслед за ним в обители появился Яков Якут, ставший для монашествующих «посольником» – своего рода рассыльным, которого посылали в мир в случае нужды. Третьим стал Онисим. Последний был дядей преподобного и одним из ростовских выходцев, переселившихся с семейством Кирилла в Радонеж. Его сыном был дьякон Елисей.

[217] Вскоре число насельников достигло 12 человек. Монашествующие построили кельи, обнесли их тыном, у ворот поставили «вратаря». И хотя внешне их поселение напоминало общину, жили они фактически раздельно – каждый в своей собственной келье. Сергий, по словам Епифания, «николи же ни часа празден пребываше»: рубил дрова, молол зерно, пек хлеб, шил на братию обувь и одежду, черпал воду от источника, носил ведра на гору и ставил у каждой кельи. Питался преподобный только хлебом и водой, ночь же проводил без сна в молитве.[218]

Так образовалось монашеское поселение, скит.

Но община, собравшаяся вокруг Сергия, еще не представляла собой монастыря в привычном для нас понимании. Сергий, принимая новых насельников, заранее предупреждал их о предстоящих трудностях: «Но буди вы сведома: аще въ пустыню сию жити приидосте, аще съ мною на месте семъ пребывати хощете, аще работати Богу пришли есте, приготовайтеся тръпети скръби, беды, печали, всяку тугу, и нужю, и недостатькы, и нестяжание, и неспание. И аще работати Богу изволисте и приидосте, отселе уготовайте сердца ваша не на пищу, ни на питие, ни на покой, не на беспечалие, но на тръпение, еже трьпети всяко искушение, и всяку тугу и печаль. И приготовайтеся на труды, и на пощениа, и на подвигы духовныа и на многы скорби».[219]