Серый Дол

Промолчал. А Синте так хотелось, чтобы он сказал, что ему нужна такая, как она. Такая вот непутёвая жена. Пусть только сказал бы это, и внутри неё всё расцвело бы, появились бы силы. Или пусть ничего не говорил бы, но подошёл и обнял. Да, лучше так. Пусть бы подошёл и обнял как там, у дома. В его объятиях она бы могла ощутить себя слабой, потому что он был сильным за них обоих, в его объятиях она могла бы ощутить себя женственной. Желала этого.

Но Драйган ничего не сказал, и не обнял, лишь отвёл глаза, дав ей снова повод сомневаться в том, что она ему интересна.

"Может я всё это лишь надумала? Может он только по дружески, по соседски, без иных чувств? Обнял меня там, у дома, просто чтобы поддержать, и не было в том никакого подтекста".

Синте не хотелось так думать, но девушка недоумевала: если Драйган питает к ней, хотя бы от части, те же чувства, что и она к нему, почему молчит? Почему не действует? Что она должна сказать, чтобы он подошёл и обнял? Попросить этого напрямую? Но разве так можно? А если он скажет - нет? Синта не переживёт такого унижения.

Девушка отвернулась, чувствуя как горят её щёки, и сказала, стараясь сломать образовавшуюся между ними стену недопонимания:

- Еда остывает. Давай поужинаем.

***

"Время идти, Ронар! Время идти к нам, Ронар! Твоя пора - ночь, Ронар! Твоя семья - мы, Ронар! Ты теперь охотник, Ронар! Ты один из нас, Ронар! Иди к нам, Ронар!"

- Иду, - тихо вымолвил Ронар, спускаясь с чердака.

Глаза больше не болели. Сумерки вернули ему уверенность в себе, избавили от страхов дня. Треклятое солнце! Только когда оно скрылось, ему стало легче. Дышать ночным воздухом, смотреть на мир не щурясь, ощущать силу льющуюся по венам - было истинным наслаждением, которого он больше не желал лишаться.

Ронар постоял возле комнаты матери, глядя на её пустую постель и на кроватку Дорана. Ему бы очень хотелось вновь их увидеть, хоть на минутку, обнять матушку, услышать лепетание братишки. Как мало он уделял им времени, когда ничего тому не препятствовало. Теперь уже поздно, и остаётся только жалеть об упущенных возможностях.

Затем Ронар прошёл в их с Синтой комнату и постоял там. Всю жизнь они жили здесь, скрываясь друг от друга за ширмой, которая, словно, год от года становилась всё плотнее. Когда-то никакая ширма им была не нужна. Близнецы, они всё делили на двоих. Игрушки и вкусности, что привозил отец из города, комнату, родительскую заботу, весь мир они познавать вместе. Ещё до того как научились говорить, болтали на каком-то своём языке, непонятном больше никому на свете. Затем стали старше, появилась конкуренция, вначале за любовь отца и матери, потом за главенство в доме. Появились и отличительные черты, присущие половому созреванию. Синта стала привлекательной молодой девушкой, которая заинтересовалась соседским парнишкой, Ронар - юношей, мечтающем о как раз таких девушках, не о сестре, конечно, но о ком-то на неё похожем. Ширма потребовалось, чтобы скрывать нюансы их повзрослевших тел, а затем и умов, а вместе с тем и все те секреты которых с каждым годом друг от друга у них становилось всё больше. И хоть оставались они близнецами, хоть порой понимали друг-друга без слов, уже не было того единения. А теперь и вовсе их раскидало в разные стороны. Синта выбрала Драйгана, выбрала солнечный свет, он же принял, что теперь навсегда останется жить в тени. Он ночь - она день. Ширма между ними стала непроницаемой завесой, разделившей навсегда сестру и брата, некогда бывших одной монетой.

Затем Ронар прошёлся по остальной части дома, вспоминая как рос здесь, как играл с сестрой, как подтрунивал Дорана, порой слишком жестоко, как получал нагоняй от матери и слушал, долгими зимними вечерами, истории отца. Целая жизнь, которую теперь ему предстояло оставить позади. Именно сейчас он стал остро ощущать ту самую необратимость бытия. Отец умер - его не вернуть, умер Нюхач - любимый пёс сестры. Теперь вот и ему предстоит, фактически умереть для семьи, покинуть дом. Все уходят, рано или поздно.

Он вышел во двор. Добрёл до могилы отца. Постоял возле неё.