Серый Дол

Ронар вышел на этот зов из тёмной пещеры, в которой скрывался от дня, в которой испытал когда-то страх, а сегодня там-же переродился и принял судьбоносное решение. Снаружи его ждал лес. Черные стволы вздымались к небу, с которого, медленно кружась в воздухе, опускались первые снежинки, вестники грядущего снегопада. Ветра не было, и только журчала речушка, прокладывая себе дорогу меж камней, спускаясь с гор в долину.

В первые секунды Ронару показалось, что он здесь один, но это было совсем не так. Из-за стволов могучих сосен, и на них, стали появляться тёмные силуэты, с вытянутыми конечностями и горящими жёлтым глазами. Один справа... нет двое. Ещё трое слева. И несколько впереди, на другой стороне реки. И на деревьях тоже. Они обступили Ронара со всех сторон. Они пришли за ним.

"Ты один из нас, Ронар!" - сказал шаман, и сын Зана увидел его силуэт, стоящий на другой стороне реки. Он указывал длинным кривым когтем вниз по течению: - "Отправляйтесь, Ронар! Нападайте, Ронар! Вкусите их плоти, Ронар! Заберите их жизни, Ронар!"

- Моя сестра... - сказал Ронар, чувствуя, как всё его тело трясёт, то-ли от страха перед сделанным выбором и тем, что ему предстоит, то ли от предвкушения. И всё же, нечто из прошлой жизни ещё терзало его душу: - Моя мама и брат. Я не хочу убивать их.

"Они могут быть с нами, Ронар! Вкуси их плоть, Ронар! Пусть они станут нами, Ронар! Приведи их ко мне, Ронар! Ты будешь жить вечно, Ронар! Они будут жить вечно, Ронар!"

- Я сделаю это, обещаю, - сказал он, чувствуя невероятное облегчение от мысли, что и других может наставить на этот путь. Не всех, конечно. Не Ханриса, и уж точно не Драйгана, эти обречены. Но остальных, и в первую очередь мать, сестру и брата, он обратит в свою веру. Пусть по-началу они станут сопротивляться, но он теперь сильный, он убедит их. Заставит, если потребуется. Хотя Ронар был уверен, что лишь узрев его новую сущность, они примут эту судьбу. Только дурак от такого откажется.

"Пора пировать, Ронар! Пора убивать, Ронар! Пора утолять голод, Ронар!"

- Пора, - согласился он, ощущая невероятный прилив сил, и, не желая больше сдерживаться, завопил, издав хриплый вой. И был не одинок. Больше не одинок. Ночной народ, все как один, взвыли в ответ, наводя дикий ужас на лесных обитателей.

Этот леденящий душу боевой клич покатился вниз с горы, вместе с ночной темнотой и стужей, спускаясь в Серый Дол.

Глава 10: Кровь и Пламя

Шанте стало плохо ещё на полпути в Медовый Холм, в телеге. Вначале она только жаловалась на боли в животе, говорила, что ребёнок сильно толкается. Но эти боли становились всё сильнее. А потом у Шанты отошли воды, и тогда всем стало очевидно, что не смотря на то, что беременность, по подсчётам Сайна, должна была продлиться ещё дней двадцать, его жена вот-вот родит. Возможно сказался стресс последних дней, совершенно противопоказанный для женщины в её положении.

Сперва Сайн сильно испугался за ребёнка: "Как на нём скажутся столь ранние роды? Ведь может родиться мёртвым, или недоношенным, с врождёнными пороками и уродствами, которые сильно осложнят его жизнь, если та вообще будет возможной".

Но, глядя на поведение Шанты, уже скоро он куда больше стал страшиться за жизнь супруги. Что-то явно было совсем не так, как должно. Женщина буквально теряла сознание от приступов боли, а приходя в себя даже не кричала, а лишь хрипло стонала, словно задыхаясь. Её юбка пропиталась кровью.

Сайн гнал лошадь во весь опор. Телегу нещадно трясло на изрытом ямами тракте, что явно не шло на пользу беременной женщине, но зная, что на дороге он ничего предпринять не сможет, Сайн выбрал этот вариант альтернативе не довезти жену до повитухи и лекаря живой. Дети в телеге рыдали навзрыд, перепуганные состоянием матери и тем, что никто им не мог ничего объяснить, а Шрийя только и делала, что прижимая к себе Дорана, шептала молитвы, да периодически смачивая водой тряпку, клала на лоб Шанте. Сайн молился и сам, мысленно. Вначале повторяя вновь и вновь все известные ему, распевные молитвы восхваления Властителя, он уже скоро перешёл на сплошные мольбы обращённые к богу. Мольбы спасти Шанту, не дать ей погибнуть. Мольбы успеть довезти её до поселения. И он успел. Но, как оказалось, неприятности на том не закончились.

На руках Сайн внёс кричащую и едва ли что-то понимающую от боли супругу в дом повитухи, не заботясь о том, что сухая, сгорбленная женщина принимала у себя в тот момент какую-то молоденькую девицу. Та собственно не стала возражать, и видя состояние Шанты, быстро выпроводила девушку восвояси, потребовав, чтобы она немедленно разыскала лекаря и прислала его сюда. Но ещё до того, как старый пьянчуга явился, она уже вынесла Сайну вердикт, отведя его в дальний угол дома, чтобы разговор слышали только они двое.

- Видела я такое, родной, - сказала старуха, теребя кончики своего цветастого платка, повязанного на голове дабы скрыть редеющие волосы, и глядя на Сайна своими выцветшими, голубыми глазами. - Ребёночек у неё в утробе застрял.