– Чего ж ты хочешь? – растерялся царевич.
– Да ты никак дурак! – хихикнула русалка. – Не третий ли ты сын? Я же тебе русским языком сказала – поплавать с тобой хочу, – она повернулась на спину, завела белые руки за голову.
Царевич сделал еще несколько шагов вперед, не обращая внимания на намокшие брюки.
– Уважь меня, вон какая водичка славная, – голос русалки журчал ручьем, околдовывал, манил. – А ты запылился с дороги, окунись, освежись.
Она нырнула и появилась совсем близко, рыжие волосы горели на солнце, будто вода пламенем занялась. Взяла Елисея за ладонь, потянула в глубину. Белые руки обвили его шею, прохладные губы мазнули по щеке.
– Али не мила я тебе, царевич?
– Мила, еще как, – ответил Елисей. – А теперь во дворец?
– Не спеши так, красавчик, – усмехнулась русалка, обнимая его крепче. – Что я в твоем дворце не видела? Лохань, в которой только капусту квасить, да повозку без окон? Я думала, у русалки не может быть морской болезни, но знал бы ты, как меня укачало по пути к Кощею.
Елисей дернулся, но русалка крепко вцепилась в его плечи пальцами.
– Пусти, синяки будут! – вскрикнул царевич. Он набрал побольше дыхания, чтобы завопить о помощи, и русалка затащила его под воду. Она вытолкнула его на поверхность у самого омута, откашливающегося, мокрого.
– Пожалей, – взмолился он, – не губи! Не топи! Озолочу!
– Больно нужно мне твое золото! Знал бы ты, сколько его на дне морском хранится. Но я и не убийца, в отличие от тебя!
– Я не убивал! – зарыдал Елисей.
Русалка схватила Елисея за волосы, прижалась губами. В его рот потекла соленая вода, смешанная с песком и кровью, горло забило слизью. Царевич сложился пополам, потом выгнулся, запрокидывая голову. Он уменьшался в размерах, съеживался, кожа становилась прозрачнее, голова чесалась. Царевич обхватил лоб и с ужасом почувствовал под руками два бугорка.
– В кого ты меня превращаешь? – прохрипел Елисей. – В морского демона?
– Много чести, – засмеялась русалка и, сжав тощую шею царевича, нырнула.
Она появилась у другого берега, разжала кулак и посадила длинного коричневого слизня на лилейник.
– Тут я еще не успела порядки навести. Гнили развелось, грязи. Почисти все, – приказала русалка. – Вернусь – проверю. А мне надо развеяться, засиделась я в лохани. Если будешь хорошо служить – расколдую. Когда-нибудь.
Она рассмеялась, поплыла к омуту и исчезла в глубине. Круги пошли по воде, белая рубашка царевича качнулась на поверхности, рукава распростерлись, будто моля о помощи. Очки медленно пошли ко дну, воткнулись в светлый песочек.
Кучер вышел из кустов на обочине, подтягивая штаны, подслеповато всмотрелся в пруд.
Коричневый слизень дернул усиками и пополз по листку.
Водяной мягко пришвартовал плот в небольшой бухте. Берег изгибался, скалы отступали, щерясь в отдалении острыми каменными зубьями. Пожелав путникам удачи, водяной нырнул и скрылся с глаз долой, видать, отправился на поиски экзотической рыжей красавицы. Лада пошарила глазами по серым камням, заметила узкую тропинку, изгибающуюся змеей меж валунов, и взяла Беляша за поводья. Верхом тут не проедешь.
Девушка осторожно повела коня, камни сыпались из-под золотых копыт.
– Не волнуйся за Беляша, – бросил Серый. – Он по горам не хуже козла скачет.
Камень под ногой повернулся, оборотень споткнулся, едва не упав.
– Почему ты не обращаешься в волка? – поинтересовалась Лада. – Я думала, тебе зверем удобнее.
Волк подал ей руку, помогая преодолеть подъем.
– Вот почему, – ответил он, пожимая ей пальцы.
– Обо мне заботишься? – поняла Лада. – Мило.
– Я могу быть очень милым, – улыбнулся он, блеснув клыками. – Разве ты еще не заметила?
– Нет, – ответила Лада, – все затмевает твоя наглость. Застит глаза, и через нее ничего не пробивается.
– Лада, я хочу извиниться, – сказал Волк, – за свое поведение возле башни Кощея. Я не должен был к тебе приставать так…
– Нагло? – подсказала Лада.
– Именно.
– Честно говоря, я чувствую за собой вину, – призналась девушка. – Может, если бы я тебя поцеловала, ты бы действительно получил часть моей удачи, и твой хвост не пострадал.
– Он, кстати, в порядке, спасибо.
– Да и ты получил за свою наглость по физиономии, так что проехали, – продолжила Лада. – Я уже поняла, что целомудрие – это скорее конек Проши, а не твой.
– Ты права, у меня коньки другие, – усмехнулся Волк. – Храбрость…
– Безрассудство, – поправила Лада.
– Ум.
– Хитрость.
– Харизма, – Волк многозначительно подвигал бровями, и Лада рассмеялась:
– Что есть, то есть.
Они поднялись на ровное плато. Беляш погарцевал, заржал, и голос его отозвался эхом, отразившись от скал. В нескольких метрах земля обрывалась, словно отрезанная ножом. Лада осторожно подошла к краю, глянула в пропасть, клубящуюся туманом, и отпрыгнула назад. Впереди виднелся мост, перекинутый через ущелье. Он шатался на ветру и выглядел хлипким, как прутик.
– Не говори, что нам туда, – попросила Лада.
– Не скажу, – вздохнул оборотень.
Когда они добрели до моста, сухая коряга у края ущелья заворочалась, перегородила путь.
– А вот и страж моста, – сказал Волк.
– Стоп, – проскрипело дерево, распрямляя ветки.