Кабинет комиссара напоминал футбольный стадион, в центре которого вместо поля возвышался переговорный стол с бордовой обивкой из парчи. Над столом висел портрет президента Дугласа Монро с нахмуренными бровями. Слева и справа стояли кадки с тропическими цветами, а вместо трибун на столе возвышались три телефонных аппарата: черный, красный и белый, и стояла хрустальная пепельница, больше походившая на люстру. Еще привычно кольнуло затылок; металлический цилиндр, цвета бронзы поддерживал в кабинете постоянную температуру и примешивал к запаху пыли и чернил легкий аромат лаванды.
А где-то за окном солнечного, но сырого утра до сих пор доносился эхом шум толпы.
– Как служба, детектив? – спросил Зеленский, закинув ногу на ногу и закуривая длинную сигарету в ореховом мундштуке.
– Спасибо, господин комиссар, сэр, потихоньку. – Я аккуратно присел на краешек кресла.
Я постарался немного успокоиться, чтобы не выказать волнения.
Начальства я не боялся, просто по понятным причинам ему не доверял. Да и вообще – дослужится ли нормальный человек до старшего комиссара полиции? Грег считал, что это во мне говорят этнические корни, на что я называл его «цаплей».
– Что ж, это хорошо, Заг, – я был шокирован тем, что он выучил мое имя, – я хотел бы попросить вас об одном одолжении…
Он немного задумался. А меня такое вступление не на шутку встревожило: вечно голодный крокодил, который просит о чем-то, выглядит более зловеще.
– Конечно, я мог бы облечь свою просьбу в приказ, – комиссар скроил кислую мину, которая на его крысином лице смотрелась как ироничная улыбка, – но дело достаточно деликатное. В связи с этим я и хотел с вами поговорить, так как мне порекомендовали вас как опытного сотрудника и лояльного сиблинга. А дело касается артефактов. Шеф Стокер в курсе.
– Я весь внимание, сэр, – ответил я, сдерживая эмоции: отпираться было бы глупо, раз обратились конкретно ко мне. Спасибо жандармерии – они там все поголовно заняты важнейшими делами? И Стокер тоже хорош…
– Я знаю, – сказал комиссар таким тоном, словно уличал меня в чем-то постыдном, – вы человек деловой и у вас мало свободного времени. Но вам придется выкроить это время, так как дело, как я уже упомянул, достаточно деликатное. К тому же, как вы знаете, скоро выборы в Каведиум, а голосовать за наших конгрессменов будут в основном единороды, наши граждане, и громкие скандалы с участием сиблингов, использующих артефакты, это крайне нежелательный ход событий. Точнее, неприемлемый. Вы же понимаете, детектив Моррисон?
Конечно же я понимал. Как и понимал то, что одновременно с выборами в конгресс будет голосование и за городского прокурора.
– Конечно же, господин комиссар, сэр, – кивнул я, – мы обязаны контролировать равновесие нашего общества.
– Золотые слова, детектив, – проговорил Зеленский, потирая указательным пальцем свой клювообразный нос, – недаром мне порекомендовали именно вас… Дело это, можно сказать, семейное, что важно, учитывая текущий момент, потому слушайте внимательно, вопросы потом.
Я молча кивнул.
– Итак, – продолжил комиссар, – вы наверняка знаете человека по имени Якоб Майнер? – Я снова молча кивнул. – Это не только владелец автомобильного концерна «Фауд-Моторс», но и конгрессмен от партии «Луддитов», умеренного крыла. Более того, он меценат и человек весьма влиятельный, как вы понимаете. Невзирая на свои взгляды, господин Майнер поддерживает президента Монро и его политику общественного примирения. Потому в партии президента «Купол Справедливости» он также имеет большой авторитет. Многие во властных структурах уже давно поняли – без единого общества будущего нет ни у одной из партий. И это логично. Но, как я заметил ранее, основная часть электората на выборах – это единороды. И несмотря на то, что война уже в прошлом, не секрет, осталось настороженное отношение к артам, а особенно к сиблингам.
Но не только «Фауд-Моторс» находится в собственности господина Майнера. От своего тестя Мозеса Шпигеля он получил концерн «Фармацевтикал Дом Индастриз», который, кстати, выпускает для сиблингов пирацетам. Вы, конечно же, знаете и это.
А теперь к тому, чего вы не знаете, и, надеюсь, от вас за стенами этого кабинета не узнает больше никто, кроме оговоренных заранее лиц.
Он вскинул жиденькие брови к покатому лбу, плавно переходящему в лысину, при этом снова проведя пальцем по своему носу, словно поправлял несуществующие очки.
Мне пришлось снова кивнуть.
–