Сэсэг(СИ)

- Ну, я никаких подробностей не услышала, сюжет был короткий и малоинформативный, хотя основную мысль они передать, как я понимаю, успели. Сказали, что теперь национальные республики, автономии могут оставлять себе больше доходов для собственного развития.

- Похоже, да только это все слова, декларации, русские от наших денег не откажутся. Меня сегодня вывела из себя наша ветеринариха. Понятно, что она русская и на наши интересы ей наплевать, это все понятно, но она же стала про дружбу народов рассуждать. Да, муж у нее бурят, ну и что? Вот и живи с ним, влюбляйтесь на здоровье, а нас не надо жизни учить. Как он вообще женился-то на ней, кожа да кости? Тьфу! - мать чертыхнувшись, начала готовить ужин.

- Мам, ты такая националистка стала в последнее время...

- Сэсэг, просто мне надоело жить так. Ведь как у нас говорят: глупец следует за глупцом, а телега за быком. Надоело быть глупцами и идти за глупцами. Знаешь, что по этой резолюции нам предлагается? Мы можем развивать свою культуру, потому что мы автономия в составе Иркутской области, и ни на какие деньги мы право не имеем. Пожалуйста, развивайте свое культурное наследие. То, что они на нашей земле живут, а нас в этот автономный округ как индейцев каких-нибудь в резервацию загнали - это нормально, а вот отделиться мы не можем, денег от доходов своей земли потребовать тоже не можем. Мы вообще ничего не можем, доченька. А теперь их еще куда-то несет, а мы с ними вместе должны идти покорно неизвестно куда. Я тебе так скажу: всю жизнь русские нас обманывали и обворовывали, и никакой возможности избавиться от этого, кроме как объединиться с Монголией у нас нет.

- Что ты такое говоришь? Причем тут русские? Разве ты не видишь, как они сами живут?

- Как? Ты в Ленинграде пять лет прожила, что плохо они там живут? Там самолеты, пароходы, метро, театры, а у нас что? Один несчастный ДК на весь поселок. Пусть убираются в свою Россию и там живут, как хотят. Мы на доходы от своей земли тоже здесь театров и метро понастроим, если у нас деньги наши не отбирать.

- Так мы тоже входим в состав РСФСР.

- Это мы по картам их входим. Карты же не мы рисовали. Это они нарисовали, как хотели.

- Мама, но никто нам не запрещает ехать жить хоть в сам Ленинград. Там есть буряты, буддийский храм и даже община при нем существует. Я же тебе рассказывала про наш храм. У меня все подруги были русские, ну или украинки, не знаю, мы вообще-то по национальностям там не делились, и никто нас не делил. Какая разница?

- Это ты так говоришь, потому что в своем Ленинграде в русского влюбилась. Вообще нам от них одна беда. Самим надо жить, своим умом. С Монголией соединяться надо.

- А Монголия разве независимая была? Ее китайцы оккупировали, пока полковник атамана Семенова их не прогнал и Богдо-хана не посадил на престол в Улан-Баторе, и независимость Монголии не дал. Сама же историю эту пересказывала, которую дед тебе рассказывал. Это же, правда.

- Не Улан-Батор, а Урга.

- Какая разница, мама, ты же поняла.

- Так, Унгерн за монголов, бурят был. Он когда Монголию освободил, на Иркутск пошел и Улан-Удэ, нас освобождать, тут его коммунисты обманом словили и казнили. Не говори о том, чего не понимаешь, и не спорь со мной, он святой человек был.

- Как ты можешь так говорить, ты же коммунистка?

- Да какая я коммунистка? Сказали на ответственную должность без партбилета нельзя, вот я и вступила. "Коммунистка", - усмехнувшись передразнила она дочь. - Хотя раньше верила. Нет, правда верила. Нас так учили. Отец про гражданскую войну разное рассказывал, хорошо ее помнил, поэтому сейчас я много по-другому понимать стала.

- Никогда я не думала, мама, что ты такое скажешь. Сама же меня воспитывала в любви к родной стране, слова про светлое будущее говорила.

Мать, не обращая внимания на слова Сэсэг, тем временем достала из холодильника большую кастрюлю, занимавшую добрую половину всего его объема, и стала перебирать куски свежей баранины, часть она перекладывала во второй эмалированный таз.

- Шулэп сегодня сделаю. Жаргал просил.

Кастрюлю она поставила обратно в холодильник, а таз с мясом понесла на летнюю кухню. Через несколько минут в дом слегка потянуло дымком печи, чуть позже к нему добавился запах вареной баранины. Еще через некоторое время Сэсэг услышала голос отца и младших братьев. Они вернулись с кошары. Отец зашел в дом и, не умываясь, сел за стол. С собой он принес густой дух табака, который перебил все остальные запахи. Вот и сейчас, посидев минут пять, он засунул руку в карман и достал оттуда засаленный кисет красного бархата. Набив трубку и закурив, он задумчиво посмотрел во двор через растворенную дверь, да так и застыл. Его глаза были полуприкрыты, он почти не моргал.

- Ты как себя чувствуешь, папа? - осторожно спросила Сэсэг.

Отец никак не отреагировал, слезящиеся глаза его теперь были закрыты. Только глазное яблоко едва заметно ворочалось под веком. Он выпускал дым, не вынимая трубки изо рта.

- Папа, - чуть громче позвала его Сэсэг.

- А? Что, дочка?

- Как день прошел?