Сэсэг(СИ)

Деньги в Усть-Ордынском, да и вообще в стране, к этому времени уже мало что значили, тотальный дефицит сделал самым востребованным прямой товарообмен. Это на барахолке в Иркутске у вертлявых барыг можно было купить почти все, но задорого, а у них в пустых поселковых магазинах скучающие толстые продавщицы по госцене предлагали обменять на родные советские рубли только казалось вечный яблочный сок в трехлитровых стеклянных банках, да билеты Спортлото. Цены на дефицитные товары превышали официальные в несколько раз, покупать за такие деньгам, не смотря на всеобщее повышение зарплат в стране, могли себе позволить только передовики индивидуальной трудовой деятельности и новоявленные кооператоры, оседлавшие волну либерализации в экономике. Вообще, кооперативное движение набрало силу уже в начале 1988 года, и партийному руководству страны приходилось просто постфактум легализовывать, законодательно оформляя, все новые сферы деятельности кооператоров, в которые они с жадностью и напором проникали. Часть кооперативов действительно занималась производством и торговлей, а часть спекуляцией и финансовыми аферами, хорошо описанными еще Ильфом и Петровым в "Золотом теленке". Масштабное паразитирование на ресурсах государственных заводов и предприятий только входило в моду, хотя самыми дерзкими и предприимчивыми еще с 1986 года после принятия закона "Об индивидуальной трудовой деятельности" делались первые робкие шаги в этом направлении. Практически фронтальное директивное повышение зарплат по всей стране не привело к увеличению производительности труда. Повышение привело лишь к росту дефицита, переведя в разряд такового почти все продовольствие и ширпотреб, запустило инфляцию, ползучую, пока еще слабо ощущаемую, совершенно не знакомую советским людям. Инфляция стала раскручиваться медленно, но неумолимо самым естественным образом, в том числе оттого, что люди стали всё больше времени тратить на "доставание" еды, а на работу всё меньше, ведь магазины в большинстве своем тоже работали не допоздна. Чуть позже промышленность встала вообще, так как оказалось, что выпускаемая большинством заводов и фабрик продукция никому не нужна, а за пушки и танки государству платить нечем. В городах ситуация была самая тяжелая, спасали только дачи, да родственники из деревни. Тащили все и отовсюду, лишь бы продать или обменять. Народу становилось не до сантиментов. Совесть стала не просто обременительна, ее наличие сокращало шансы обладателя на выживание. Коммунистическая идеология умерла где-то в 50-х, а социалистическая этика оказалась такой же реальной, как блюда на картинках из книги о Вкусной и здоровой пище. Люди массово отказывались от совести, сбрасывая ее с плеч в дальний чуланчик памяти, как ненужный иррациональный балласт. Только родоплеменные связи как-то еще скрепляли распадающееся на мелкие фрагменты общество, хотя это было справедливо больше для малых народов и народностей, русские, атомизированные еще со времен октябрьской революции, переиначенные городом, выживали по одиночке.

- Привет, сестренка! - с порога крикнул Жаргал, войдя в дом. Только сняв кирзачи, как был, в пыльной грязной рубашке и рабочих штанах, он подошел к кровати сестры. - Привет, племяш! - Жаргал потрепал по темно-русой, почти черной, голове Сереженьку. - Как твои дела сегодня? - спросил он у Сэсэг, присаживаясь возле ее постели.

- Лучше всех, - сказал за нее Сереженька. Так на этот вопрос обычно отвечала Сэсэг.

Она с любовью и нежностью посмотрела на сына.

- Я и не сомневался. А как дела у тебя, мужчина?

- У меня лучше всех. - Сереженька подошел к Жаргалу и стал ждать, когда он посадит его к себе на колени, такой у них был заведен порядок. Жаргал поднял его и посадил к себе. - Принес чего? - с любопытством осведомился мальчик.

- Принес. Вот, петушок, однако, - Жаргал вынул из нагрудного кармана рубашки завернутый в кусочек полиэтилена сахарный леденец в форме петушка на деревянной палочке. От жары сахар начал немного расплываться, поэтому пленка плотно прилипла к нему. - Ты пока не ешь, в холодильник положи, сейчас пообедаем, после обеда съешь как раз, ладно?

Мальчик серьезно кивнул, спрыгнул с коленки Жаргала и пошел к холодильнику.

- Как же так получается, что у тебя дела лучше всех, ведь ты только что сказал, что лучше всех дела у твоей мамы? - Жаргал улыбался и хитро смотрел на племянника, ожидая, как будет выкручиваться этот смышленый малыш.

- А вот так, - и мальчик повторил любимый свой жест: свел руки перед собой открытыми ладошками вперед, как бы показывая Жаргалу, что они пустые и чистые, а потом со вздохом человека, сделавшего все возможное и не придумав ничего лучшего, засунул их в карманы шортиков. Сэсэг засмеялась, Жаргал тоже засмеялся и встал.

- Ладно, я умоюсь и будем обедать. Что мать приготовила?

- Буузы.

- Отлично. Через полчаса будем обедать. - Жаргал включил электроплиту, которая летом стояла на чугунной плите большой кирпичной печки, поставил на нее буузницу и вышел на улицу.