Сесиль. Амори. Фернанда

— Мориса сменил таинственный персонаж, невидимка: он прячется и в то же время выдает себя. Подумаем, кто бы это мог быть? Он располагает свободным временем от часу до двух, и в течение этого часа двери Фернанды безжалостно закрыты для всех. Его экипаж, запряженный двумя лошадьми рыжей масти с подпалами, можно увидеть в глубине двора; его ложа в Опере находится между колоннами, он снимает ее на один день — пятницу. А теперь давайте посмотрим, у кого из твоих друзей, Фабьен, или ваших знакомых, господин де Монжиру, важные обязанности оставляют свободным один час в день, кто располагает ложей в Опере между колоннами и чей экипаж запряжен обычно двумя лошадьми рыжей масти.

— Конечно, экипаж господина де Монжиру, — заявила г-жа де Бартель, входившая в гостиную как раз в эту минуту. — У господина де Монжиру две лошади рыжей масти.

— Да мало ли у кого лошади рыжей масти, — с живостью отозвался граф, — это самая распространенная масть. Однако, дорогая баронесса, раз уж вы здесь, скажите, как чувствует себя Морис?

— Чудо, дорогой граф, произошло самое настоящее чудо! — воскликнула г-жа де Бартель, сияя от радости. — Госпожа Дюкудре — это воплощение доброты и хорошего тона; что и говорить, очаровательная женщина!

Улыбка мелькнула на лицах молодых людей, а лоб г-на де Монжиру нахмурился.

— Да, господа, просто очаровательная, — продолжала г-жа де Бартель, заметив двойное впечатление, произведенное ее словами.

— И что же она сделала такого чудесного? — спросил пэр Франции (хотя он умел владеть собой, в тоне его сквозило раздражение).

— Что она сделала! — воскликнула г-жа де Бартель. — Что сделала! Прежде всего, дорогой граф, позвольте мне перевести дух; трудно перейти вот так сразу от безысходного горя к неудержимой радости, как это довелось мне; порадуйтесь вместе с нами, дорогой граф: если госпожа Дюкудре останется здесь хотя бы на неделю, доктор отвечает за жизнь Мориса.

— На неделю здесь! Эта женщина! — воскликнул граф.

— Прежде всего, дорогой граф, позвольте заметить вам, что вы чересчур суровы, называя нашу прекрасную Фернанду "этой женщиной". Ибо этой женщине могут позавидовать многие знатные дамы, ручаюсь вам. Трудно себе вообразить, что можно обладать большей чуткостью, возвышенностью души, большим тактом, умом и обаянием, чем госпожа Дюкудре. Я уверена, вы все ошибались на ее счет, вас ввела в заблуждение клевета на нее. Я ведь не какая-нибудь мещанка, не так ли? И думаю, что разбираюсь в хороших манерах. Так вот! Назовите Фернанду не госпожой Дюкудре, а госпожой де… Шанври или госпожой де… Монтиньон, уверяю вас, она с тем же успехом может быть и герцогиней, а не вдовой маклера, торгового агента, словом, какого-то коммерсанта, как вы меня уверяли.

— Видите ли, мы сказали так ради приличия, — отвечал Фабьен, — но теперь вы знаете правду, Фернанда никогда не была замужем.

— Вы в этом уверены? — спросила г-жа де Бартель.

— Разумеется; впрочем, она сама вам об этом сказала, — добавил Леон.

— Возможно, у нее есть причины, чтобы скрывать неподходящее замужество, — сказала г-жа де Бартель, упорно следуя своей мысли.

— Нет, сударыня, особу, о которой идет речь, зовут просто Фернандой.

— Наверняка у нее есть и другое имя. Фернандой ее назвали при крещении, а какова ее фамилия?

— Мы не знаем, по крайней мере, я отвечаю за Фабьена и за себя. Спросите господина де Монжиру, сударыня, возможно, он знает больше нас.

— Я? — воскликнул граф, который, не ожидая этого удара, не успел вовремя отразить его. — Я? Откуда мне знать это?!

— Случается, что одни знают то, чего другие не знают, — заметил Леон. — Обычно бывает скрыта лишь половина секрета. Когда вы столкнулись с Фернандой лицом к лицу, похоже было, что вы знаете друг друга.

— Конечно, если случайная встреча в Опере-буфф или в лесу — словом, там, где бывают все, называется знать друг друга… Я знаю госпожу Дюкудре только в лицо. Однако, господа, вы отвлекаете баронессу от предмета, который всех нас должен интересовать в данный момент, я имею в виду здоровье Мориса. Так расскажите, дорогая баронесса, как все прошло? — продолжал г-н де Монжиру, не сомневаясь, что, если обратиться к сердцу матери, то беседа сразу примет иное направление.

— Прекрасно, дорогой граф. Сначала госпожа Дюкудре дрожала больше нас. В дверях бедную женщину пришлось подтолкнуть, чтобы заставить войти! Впечатление, произведенное ею на Мориса, было поистине магическим. Потом она пела. Вы меломан, дорогой граф, как жаль, что вы этого не слышали.

— Как! Она пела? — с удивлением спросил г-н де Монжиру.

— Да, арию из "Ромео и Джульетты" — "Ombra adorata". Когда Морис за ней ухаживал, она как будто бы пела ему эту арию; услышав ее, бедный мальчик буквально воскрес, словно волшебные звуки, слетавшие с уст этой сирены, вернули ему жизнь. Ах, дорогой граф, уверяю вас, я вполне допускаю, что молодой человек может безумно влюбиться в такую женщину.

— Старик тоже, — заметил Леон де Во, поклявшийся не упускать случая кольнуть пэра Франции.