Сесиль. Амори. Фернанда

— Боже мой! — продолжала благородная вдова. — Как я счастлива встретить тебя после пятилетней разлуки еще более молодой и красивой, чем в день нашего расставания! Что с тобой сталось, бедная моя Фернанда? Я была замужем, а теперь — вдова. Я вышла замуж за господина де Нёйи, за старика; благодарение Богу, тут не было никакой сделки, потому что все свое состояние он вложил в пожизненную ренту; но ты ведь знаешь мою доброту: я увидела, что ему требуется беззаветная преданность и самоотречение, и поспешила взять все тяготы на себя. К тому же он был человеком знатного рода, и, как я только что говорила, истинным де Нёйи, доказательство налицо: подагра, скупость, с этим я согласна, но притом тридцать два колена родословной, а по материнской линии он из д’Аркуров.

Перечисляя неприятные стороны и преимущества своего положения, воплощенная добродетель скорее завистливым, нежели любопытствующим взором торопливо изучала грациозную красоту, изысканность и элегантность своей бывшей подруги; затем она сказала, обращаясь к г-же де Бартель:

— Прошу прощения, дорогая кузина, но вы не можете себе представить, как я рада встретиться сегодня с одной из самых близких моих подруг по Сен-Дени.

— По Сен-Дени? — с удивлением повторили все свидетели этой сцены.

— Да, да, по Сен-Дени; я вижу, вы этого не знали, — продолжала г-жа де Нёйи. — Так вот! Знайте, что мы воспитывались вместе и все время учились в одних классах; мы с Фернандой были неразлучны. Это дочь одного храброго генерала; во время кампании тысяча восемьсот двадцать третьего года он погиб на поле брани под Кадисом прямо на глазах его высочества герцога Ангулемского, обещавшего позаботиться о его ребенке, единственной дочери. В пансионе все знали эту историю, а из вас никто, похоже, этого не знает. Позвольте мне в таком случае представить вам мадемуазель де…

— Остановитесь, сударыня! — воскликнула Фернанда. — Ради Бога, не произносите имени моего отца.

Столько было мольбы в словах молодой женщины, идущих прямо от сердца, что г-жа де Нёйи умолкла.

До тех пор, как мы видели, Фернанда хранила молчание. В ее поведении было скорее больше смирения, чем смущения, больше стыдливости, чем боязни; опустив глаза, она старалась ни на кого не смотреть, ее врожденное достоинство стало еще заметнее после того, как эта странная встреча привела к разоблачению тайны, говорившей в ее пользу. Но в то мгновение, когда должно было прозвучать имя ее отца, движением, опередившим мысль, почти невольно вырвавшимся криком и жестом, исполненным глубокого ужаса, она заставила замереть это имя на устах г-жи де Нёйи, и та в самом деле умолкла по просьбе Фернанды.

— В чем дело, моя дорогая, — удивилась вдова, — что за причина заставляет вас хранить инкогнито, словно королеву во время путешествия? Ведь у вашего отца прекрасное имя, и я готова повторить вслед за македонским царем: "Если бы я не звался Александром, то хотел бы зваться…"

— Сударыня, — прервала ее Фернанда, — я умоляла вас и умоляю опять: остановитесь — вы не можете знать тех серьезных причин, что заставляют меня желать, чтобы мое девичье имя осталось неизвестным.

— Вы правы, — сказала г-жа де Нёйи, — я не могу разгадать подобную фантазию и никогда не пойму, почему дочь маркиза де Мормана…

Фернанда горестно вскрикнула. Лицо ее вспыхнуло, залившись краской стыда, которую тут же сменила бледность, слезы затуманили ей глаза и покатились по щекам; ее душили рыдания, прерывавшиеся глухими стонами. Наконец, с непередаваемой душевной мукой, оказавшейся сильнее светских приличий, она склонила голову и, раскинув руки, словно в знак своего полного бессилия, прошептала:

— Вы причинили мне глубокую боль, сударыня. Я так не хотела, чтобы произносилось имя моего отца.

— Но в таком случае следовало сказать мне, по какой причине ты хотела, чтобы я хранила молчание.

— Мы уже не дети, сударыня, — с глубокой грустью отвечала Фернанда. — И мы уже не в том благословенном доме всеобщего мира и дружбы, где бедная сирота была так счастлива.

— Я уверена, что ты была счастлива, ты была самая красивая, лучше всех училась, тебя больше всех хвалили.

— Завидные преимущества! — сказала Фернанда, подняв голову и устремив строгий, печальный взгляд на трех мужчин: те не проронив ни слова, с глубочайшим удивлением смотрели на эту странную сцену.

— Мы предсказывали тебе прекрасное замужество, — продолжала благородная вдова, — и, я вижу, наше предсказание сбылось. Элегантный экипаж — ведь это наверняка твой экипаж я видела во дворе, великолепные, роскошные лошади, жизнь на широкую ногу; стало быть, он богат, этот господин Дюпондре или Дюфондре. Как его зовут, твоего мужа?

— Дюкудре, — печально сказала Фернанда с видом женщины, смирившейся с необходимостью лгать.