Сесиль. Амори. Фернанда

С возрастом я все отчетливее понимала, сколь необходимо быть защищенной в этом мире, и потому чувствовала себя в нем все более одинокой. Составив для себя это справедливое и строгое суждение — его ничто ни разу не поколебало, — я, во исполнение своего чистого и сладостного стремления, хотела лишь одного: никогда не покидать Сен-Дени, где местная служебная лестница обеспечивала мне в будущем единственно возможный достаток, на какой можно было трезво рассчитывать. Не могу сказать, что я с этим смирилась, заслуга смирения мне не принадлежит, просто ничего другого я в будущем не видела, вот и все. Что же касается прошлого, то оно сводилось для меня к замку Морман с его башенками, высившимися над большими деревьями парка, его просторными, украшенными резьбой сумрачными комнатами, где время от времени поблескивала эполетами красивая форма моего бедного отца.

И вдруг разнесся невероятный слух, нарушивший планы наших юных девушек, строивших их с верой в будущее. Трехдневный гром пушек проник за монастырские стены, и ужасное слово "революция" вызвало на этих юных розовых, веселых личиках выражение смутного страха. Среди всех этих благородных девиц одна лишь я, пожалуй, не имела оснований ни радоваться, ни проклинать. Меня не коснулось дыхание политических страстей, я не принимала участия вместе со своей семьей в исторических событиях. Восхищение исключает эгоизм. Я довольствовалась тем, что восхищалась, не чувствуя себя ни в коей мере связанной с возвышением или падением тронов. Я еще не знала, что массы состоят из отдельных личностей и что великие социальные потрясения затрагивают и дворцы и хижины.

У графа де С. было свое собственное состояние, однако им он был обязан королевской семье, которую новая революция изгоняла из страны, и несчастья его хозяев вызывали у него еще большую любовь к ним. Однако его преданность, доходившая до того, что он готов был пожертвовать собой ради Бурбонов, сражаясь в рядах королевской гвардии или швейцарцев, ни на минуту не задумываясь о том, что сражаться придется против французов, не заставляла его последовать за своими благодетелями в изгнание. Сдавшая свои позиции совесть подсказала ему, что, оставаясь во Франции, он принесет Карлу X гораздо больше пользы, чем последовав вместе с ним за границу. В какой-то мере ему удалось убедить если не других, то, во всяком случае, себя, что его место в Париже. Именно в Париже он мог готовить возвращение свергнутой королевской семьи и защищать ее интересы. Париж был враждебным городом — предстояло завоевать его, и в нем, следовательно, надо было сохранить выдающиеся умы. И граф остался в Париже.

Мало того, под предлогом необходимости скрывать свои далеко идущие политические планы граф вернулся к изначальным своим привычкам, несколько подавленным строгостью нравов, принятой прежде при дворе. Достигнув уже зрелого возраста, он, тем не менее, оказался в самой гуще молодых людей другого поколения, стал душой самых знаменитых клубов столицы. С ним советовались словно с оракулом; он выносил суждения относительно скачек, охоты, дуэлей. Короче, для него наступила вторая молодость, еще более пышная, чем первая, тем самым, по его словам, он стремился добиться все той же популярности.

Как случилось, что граф де С., который в течение шести лет ни разу не вспомнил о сироте в Сен-Дени, о девочке, порученной его заботам на поле брани умирающим товарищем по оружию, и который из чистого приличия подписывал письма, составленные его секретарем то ли в ответ на мои письма, то ли чтобы отправить содержание, обеспеченное мне в память о моем отце герцогом Ангулемским, — как случилось, говорю я, что граф де С. вспомнил вдруг о моем существовании?

От скуки, конечно, или от безделья он приехал однажды из Ангена в Париж и, остановившись с одним из своих друзей у входа в пансион, вышел из экипажа и велел позвать меня.

За мной пришли, сказав, что меня желает видеть граф де С. Я не сразу поняла, и пришлось дважды повторить мне это, настолько его визит показался мне удивительным и неожиданным; я как раз заканчивала один рисунок и, тотчас встав, отправилась на свидание.

Я совсем забыла графа де С.; воспоминание о нем, сначала довольно расплывчатое, постепенно и вовсе изгладилось из моей памяти. Однако я его узнала, хотя должна заметить, вопреки тому, что принято говорить о предчувствиях, никакого тайного волнения, какое могло бы предупредить меня о влиянии, что суждено было оказать этому человеку на мою судьбу, я не испытала. Мне не надо было ничего изображать перед ним, и, не ощущая никакого смущения, я вошла в зал, где он меня ждал, спокойная и улыбающаяся, и только.