Сети сатаны

Артисты решили провести летние месяцы в Ломбардии, а оттуда продвигаться дальше на юг – и только осенью отправляться в Венецию, где Арчибальд обеспечил бы им жилье у германских купцов. При этом все понимали, что в дороге их подстерегало немало опасностей. Путь их лежал через земли, с прошлого года охваченные войной, – хотя сражения до севера пока не докатились. Французский король Карл VIII, захватив Неаполь и Рим, пытался закрепиться в Италии. Ему противостояла так называемая Священная Лига под предводительством Папы и венецианцев. Борьба шла с переменным успехом, и до артистов то и дело доходили слухи об отрядах, мародерствующих по отдаленным регионам, в том числе и на севере. По всей вероятности, Карл VIII продвигался с пятитысячной армией в Ломбардию, чтобы там окончательно разбить Священную Лигу.

– Будь прокляты эти французы! – ругался Петер, подгоняя лошадь. – Карл, этот безобразный карлик, засылает своих солдат всюду, где только можно поживиться. Дьявол бы их всех забрал…

Он и не подозревал, что совсем скоро это проклятие станет явью для французских солдат и для него самого.

* * *

Знойным июльским днем враждующие армии наконец встретились близ Пармы. Сражение было скоротечное и кровавое. Тысячи французских солдат истекли кровью на запыленных полях Форново, и Карл VIII вынужден был оставить Италию.

Но множество его людей остались на вражеских землях, и за ними тянулся кровавый след из сожженных деревень, убитых крестьян и поруганных женщин.

И артисты не избежали встречи с ними.

Несколько дней они давали представления в Мантуе. В городе, где правили маркизы из могущественной династии Гонзага, а жители питали большую любовь к Германии, труппу встречали с ликованием. Теперь же путь их лежал через Апеннины во Флоренцию и Сиену. Апеннины представляли собой горную цепь, изрезанную ущельями и покрытую лесами, куда нечасто забредали путники. Дорога змеилась среди холмов, поросших густыми, зачастую непроходимыми кустарниками. На небе не было ни облака, и солнце пекло нещадно. Тишину нарушал лишь монотонный, убаюкивающий стрекот цикад. Саломе забралась в повозку, и Мустафа как раз поил ее водой. Иоганн с тоской думал о том, как бы здорово было сейчас уединиться с ней под навесом. Но Саломе вот уже несколько дней словно не замечала его. По ночам она отдавалась ему, впивалась ногтями в потную спину, а днем терзала его презрением. Иоганн был на грани помешательства, он просто не понимал, в чем же дело. Каждую ночь Саломе доводила его до истощения, но отказаться от ее ласк юноша был не в силах.

Вечером, когда они пересекали затененную лощину, тишину вдруг прорезал странный звон. В следующий миг в бок повозки ударил арбалетный болт. За ним последовал еще один. Иоганн и Петер кубарем скатились с козел и укрылись вместе с Арчибальдом и Эмилио за повозкой. Послышались команды на незнакомом языке – похоже, это были французы. Еще через мгновение из зарослей показались шестеро солдат в пестрых одеждах ландскнехтов и ржавых кирасах. Двое из них были вооружены арбалетами, остальные повыхватывали мечи и медленно, крадучись приближались к артистам. Иоганн видел по их глазам, что просить пощады бессмысленно.

– La fille, – прорычал один из солдат, рослый бородач с безобразным шрамом поперек лица. –

Donne-moi la fille! [27]

Он показал на Саломе, которая выглянула из-под навеса. Двое других надвигались на Эмилио и Арчибальда. Солдаты подняли мечи, и лица их скривились в ухмылках. Сопротивления они, очевидно, не ждали.

Иоганн лихорадочно соображал, что ему делать. Встать на защиту Саломе и погибнуть? Кроме ножа, у него при себе ничего не было. У Петера имелся ржавый короткий меч, а Мустафа и Эмилио, конечно, показали себя отчаянными бойцами в трактирных потасовках, но против полудюжины обученных вояк у них не было ни единого шанса. Так может, просто сбежать? Иоганн покосился на заросли колючего кустарника. До них было всего несколько шагов. Но даже этого расстояния арбалетчику хватило бы с лихвой. Кроме того, он не мог бросить Саломе в беде.

Двое солдат между тем стащили ее с повозки. Она кричала и отбивалась, но все было тщетно. Мародеры уже срывали с нее платье, посмеивались и хватали за обнаженные груди. Остальных согнали в кучу, точно овец на бойне.

Саломе лежала на дороге с раздвинутыми ногами. Двум солдатам пришлось держать ее, так яростно она отбивалась. Третий распустил шнуровку на штанах, опустился перед ней на колени и подмигнул своим товарищам.

– C’est moi le premier, – сказал он и потер себя в промежности. – Et ensuite… [28]