Севастополист

Судак ответил странной песенкой, которую я никогда не слышал и которую он исполнил довольно противным голосом:

– В голове моей сто тысяч «почему», объясните, мама с папой, что к чему?

Оба тихо засмеялись.

– Почему она не говорит со мной? Вотзефак! – Я достал прибор и потряс им перед лицами парней, демонстрируя, что я на связи, жду сообщения от подруги. Нет, никак не получалось понять, почему эти ребята, зная про меня все, не начали с этого, а лишь случайно проговорились, когда я, изрядно пожив у них, уже собирался свалить.

Братья Саки долго решали, кто из них будет мне рассказывать, и выглядело это странным: во-первых, какая мне разница, а во-вторых, Борода ведь ее жених? Или я что-то не так понял?

Он и заговорил.

– Прекрасная Керчь пробыла у нас долго. В этом было мало практической необходимости, но мы получили большое удовольствие от общения с ней, она была к нам очень расположена, открыта, и наше общество ее не разочаровало.

«Странная речь для жениха», – думал я, слушая этот рассказ.

– На нашем уровне все ясно сразу: или он твой, или ты не его. Керчь все поняла, едва сюда попала. Что она делала дальше, не было так уж важно: она чувствовала себя своей.

– Но ведь и с нами… – растерянно возразил я, скорее собственным мыслям, чем этим словам. – Каждый из нас был немного не своим. И все же мы были вместе. Мы любили ее, как и всех остальных. Да, она была несколько грубой, с претензией, случалось, мы не понимали ее, но это же не повод, чтобы вообще исчезнуть, не попрощавшись даже!

– Вы не понимали ее, – кивнул Судак. – А она – того, что происходило вокруг. Теперь же вопрос с пониманием полностью улажен.

– Но не для меня! – ответил я. – Объясните хоть что-нибудь мне.

– Видишь, какая история, – кивнул Джа. – Она не попрощалась потому, что вы увидитесь. Ведь ты же приглашен на свадьбу, пережиточек!

– Польщен, – недовольно сказал я.

– Она переживает, не вини ее. Она хочет быть своей здесь. Ты для нее что-то старое, с чем она хочет порвать, с чем она отчаянно хотела рвать, еще живя внизу, только не знала как. А теперь – знает. Другое дело – если бы ты остался. Но Керчь ведь понимала сразу, что ты не останешься здесь. Тебя влечет другое.

– Ну а если так, – добавил лысый, – к чему бессмысленные церемонии?

– Это вы про свадьбу? – бросил я.

– Это мы про ваше прощание. Человеческая жизнь не церемония, и все прощания и встречи происходят в наших головах, и лишь затем в реальности. Скажи мне, если прощание уже случилось, для чего проводить его снова?

Логика братьев меня порой удивляла, но спорить не имело смысла. Я только спросил:

– И куда она отправилась потом?

– Изучать уровень. – Судак развел руками. – Искать себя. Как это обычно делают.

– То есть что же получается? Сперва Керчь поняла, что ее место – здесь, и только потом стала искать, чем бы заняться?

«Не происходит ли обычно наоборот?» – вот что хотел сказать я. Но парни ничуть не смутились – похоже, для них противоречия не было.

– У нас считают, что так и должно быть. Человек осознает себя и только потом ищет, как применить. Мы вышли в мир там, где люди только применяют себя, даже не осознавая. Но уровень позволил нам уйти от этой модели жизни. Все поколения живут в заблуждениях, и только избранные, не в силах что-то исправить на земле, основали свой мир…

Я понял, куда заведет эта песенка, и захотел прервать Судака. Но вместо меня это сделал его брат.

– Она нашла себе применение: пишет рецензии. И, кажется, они пользуются успехом – по крайней мере, ей доверили рецензировать финалисток «Брюта» сразу нескольких сезонов.

– Что? – Я не поверил ушам. – Керчь говорила, что занимается этим, но неужели… она смогла бы написать то предисловие? К белой книге с разорванным сердцем.

– Не завидуем, – срезал меня Судак. – С одной стороны, это пускай и маленькое, но достойное нашего уровня занятие. Это, конечно, не зомби, и не Майнд Дамн. Но все-таки читать весь этот…

– Планиверсум? – подсказал я.

– Послушай, пережиток! Все термины ничего не стоят, – ответил он, а мне вдруг вспомнилась та женщина в смешных очках из «Старой Башни»: какие же кипели страсти в ее словах, в том герметичном мире, воздухом которого она дышала. А ведь снаружи этого мира никого не волновало, что в нем происходит. Никто и не знал о нем, а если и знал – не считал это знание чем-то важным.

– Сперва она только читала. – Джа был спокоен и умиротворен, его речь текла, словно сок дерева возле калитки. – Но не stone-diction, а те самые белые книжечки, о которых ты говоришь. А потом пришла и сказала: я прочла довольно книг, чтобы знать, чем наполнить свою. Представляешь, она притащила с собой эту книжку-пустышку с Потребления и показывала всем здесь!

– И что вы ей сказали?

– Мы – ничего, посмеялись только, – сказал Джа. – Но потом она стала записывать в пустую книгу свои первые рецензии, их заметили и сказали ей: выкинь ты эту книгу, у тебя ведь талант, свежий незамутненный взгляд – будем издавать тебя по-настоящему. Вот такая история, значит. А потом она сказала: я согласна.