Севастополист

Это был лампосдатчик! Я совал туда лампу, но она не проходила. Будь я чуточку вменяемей, чуточку настырней и удачливее в том, что задумал, – и все, мне бы пришел конец! Я бы остался на первом уровне, я бы застрял. Но в тот миг, охваченному страхом и предчувствием погибели, мне показалось, что я все-таки попал. Что лампа уехала и аппарат принял ее. Я понял, что не смогу свалить с уровня, и отключился.

С тех пор все пошло иначе.

III. Фабрика-кухня

Я их не запомнил. Только контуры, очертания этих людей – они оба были невысокими, один лысый, другой с бородой. Молодые. Но не такие, как я. Это я понял сразу: совсем не такие, как я.

Сначала я видел только глаз. Он смотрел на меня удивленно, но терпеливо, с другого конца черной трубы. Так мне открывался мир – маленькое окошко в кромешном хаосе, и в этом окошке глаз. Затем этот мир начал качаться, и меня едва не вырвало – я завалился набок и так пролежал, боясь не то что шевелиться, говорить, а даже думать.

– Не переживай, – услышал я. Чья-то рука – то ли заботливая, то ли бесцеремонная – перевернула мое немощное тело, и я увидел, как пятно видимости ширится, как нависают надо мною два незнакомца. Я мог только стонать, слабо, отчаянно.

– К нам многие попадают в таком состоянии, – сказал бородатый.

– Это точно, – кивнул лысый. – Мы иногда приходим сюда, посмотреть на таких, как ты.

Я сделал попытку скривиться, но даже это, кажется, не получалось.

– Но мы не просто смотрим, – продолжил бородатый. – Мы поможем тебе добраться.

Моя голова упала, ударившись о жесткий и холодный пол. Я закрыл глаза и стиснул зубы. Мне не было знакомо желание отмереть, но если его и вправду возможно испытывать, а не только говорить о нем, то я был очень близок к такому состоянию.

– Хватай его, вот так. Эй, слышишь, мы тебя заселим?

Голос прозвучал так, что я понял: ему можно довериться. Да и что мне еще было делать? Я уже ничего не видел, не ощущал себя. Я плыл в Бездне.

Псевдостополь

Оказалось, заселение прошло удачно. Вернее, удачным был результат: как я вселялся, так и останется тайной. Да пусть остается, ведь Башня готовила много других тайн, и все их предстояло разгадать. А что заселение? Так, бытовой момент.

Я проснулся на большой кровати посреди такой же комнаты, как та, на которой прощался с Тори. Первым осознанным чувством, помню, был жуткий ужас: неужели я по-прежнему на том же самом уровне? Значит, не успел? Не смог? Помешали? Тысячи версий ураганом пронеслись в голове, пока я не увидел лампу.

Она лежала в приоткрытом чехле возле кровати, и, завидев ее, я понял: жизнь продолжается. В тот самый момент мне полегчало, и тревога ушла, а вместе с нею – и вся боль, словно бы я не пережил столько неприятностей и страхов, словно не мешал вонючие и сладкие коктейли, словно не сходил с ума в попытке убежать, подняться выше.

Мне было очень легко: ум был ясным, а телу хотелось двигаться. Фиоленту из города Севастополя хотелось жить. Я рассмеялся от этой простой и очевидной мысли, встал, потянулся. И принялся осматриваться.

Комната только на первый взгляд напоминала ту, в которую я заселялся прежде. Она была такой же по размерам – крохотная, прямо говоря, и в ней, похоже, также не было окна. На стенах странные картины: всмотревшись в ту, что висела прямо передо мной, я почувствовал разительный контраст со своим настроением. Там была изображена улица – но не прямая, как в Севастополе, а извилистая и очень узкая. По ней бежали люди с искривленными от ужаса лицами. Они истошно вопили и закрывали руками уши – зачем? Чтобы не слышать собственный крик?

Мне стало неприятно: неужели для комнаты, где отдыхают избранные, невозможно было придумать что-то другое? Пока я гадал, зачем здесь повесили странную картину, на стену пало освещение, и я понял, что картина больше и объемнее, чем то, что я успел рассмотреть. Над людьми и маленькой улицей возвышалось гигантское красное сооружение, которое сразу же напомнило мне Башню. Но на картине оно казалось созданным из камня и песка – в основании, ближе к земле, здание было массивным и широким, как скала, а ближе к небу сужалось и оканчивалось совсем тонким, несерьезным хлястиком, на вид готовым отколоться и упасть.

Может быть, этого и боялись люди, оттого и кричали? Оказалось, что нет. Сделав шаг к стене, я рассмотрел «Башню»: она была испещрена трещинами, щелями и просто дырами, из которых лезли, шевеля огромными усами, жуткие насекомые с клешнями и злыми глазами. Я был сильно впечатлен и напуган, но готов поклясться: стоя перед картиной, я видел, как их усы шевелятся, как щелкают клешни, как вращаются гигантские глаза.